– Ракушки! – загорелась я. – Их, наверно, много после шторма вынесло, давай поищем!
– Что, ты полезешь в эту помойку? – скривился Леня.
– А ты не полезешь?
– Я – нет.
Я хотела было возмутиться и закапризничать, но почему-то не стала. Кошмар, что делается, скоро совсем в пай-девочку превращусь!
– Принесу я тебе ракушек, – сказал он.
– В городе купишь? – скептически осведомилась я.
– Вот еще, в городе! Я здесь, на берегу, одно место знаю.
– Они там, наверно, старые и разбитые.
– Сама увидишь!
– А пойдем туда сейчас, – загорелась я.
– Нет, – покачал головой Леня. – Всем туда нельзя.
– Секретная военная база по добыванию ракушек?
– Ага.
– Смотри, вон табличка! – отвлеклась я.
Шест с дощатым щитом, на котором неровными буквами было намалевано краской «Шторм! Купаться запрещено!», был воткнут прямо в гальку.
– Брр! – поежилась я. – Даже если бы не запрещалось, сомневаюсь, что возникло бы такое желание!
– А какое бы желание возникло? – вкрадчиво поинтересовался Леня, прижимая меня к себе.
– Да уж не то, о котором ты подумал, – отрезала я, чувствуя, что щекам стало горячо.
– А я видел, как люди на пляже любовью занимались, – шепнул Леня, запуская руки под мою куртку.
– Ну и как? – глупо спросила я.
– Возбуждает, – по-прежнему шепотом ответил он, щекотно касаясь губами моего уха.
По мне словно прокатила волна, оглушающая и неостановимая, как штормовое море, наши губы встретились…
Я резко отстранилась.
– Что, накатило? – прищурился Леня.
– Пошли, – пробормотала я.
– Куда?
– На… смотровую площадку.
Смотровая площадка, на удивление, была пуста. Похоже, народ рассматривал море исключительно в прикладных целях и, если нельзя купаться, интереса к нему не проявлял.
Леня уселся на узкую скамейку верхом, прислонился спиной к дереву и прижал меня к себе. Я смотрела на море, полулежа в его руках, и мне было удивительно хорошо и спокойно.
Плохо и беспокойно было только чертику, который сидел внутри и давно, с самого утра, просил слова. Пока мне удавалось вовремя его затыкать, но, стоило расслабиться, он пролез и высказался:
– Любовь не вздохи на скамейке и не прогулки при луне…
– Ты это к чему? – насторожился Леня.
– Да так.
– Нет, ты скажи!
– Да ни к чему.
Но, похоже, его зацепило не на шутку.
– Во-первых, это не твои слова, а какая-то дурацкая цитата. А, во-вторых, я тебе в любви еще не признавался!
– Вот как? – вскинулась я, сбрасывая его руки.
– Надька, ты что? – испугался он. – Извини, я не хотел…
– Ничего! – Я отскочила к перилам и дернула расстегнувшуюся – или кем-то расстегнутую? – молнию куртки.
Наверно, в замок попала ткань, молния не поддалась, а я от резкого движения потеряла равновесие. Перед глазами мелькнули каменистый склон, клочья пены на камнях, темная вода далеко внизу…
Леня оттащил меня от перил, схватил за плечи, встряхнул:
– С ума сошла?
– А нечего говорить… – начал было чертик, но я дала ему мысленного пинка.
– Что говорить?
– Что ты мне в любви не признавался! – все-таки прорвался чертик.
– А я что, признавался? – удивился Леня.
– Ах, так!.. – снова дернулась я, но он держал меня крепко.
– Ну пожалуйста, если тебе так хочется: я…
– Нет! – завопила я. – Не хочу! Замолчи сейчас же!
– Ладно, ладно, – успокаивающе проговорил он. – Я тебя не люблю. Ты это хотела услышать?
– Мечтала, – буркнула я. И с преувеличенным вниманием посмотрела в траву: – Ой, тут тоже улитки!
– Давненько не видала! – фыркнул Леня.
Я взяла улитку за панцирь, и она, как ни странно, не спряталась, оставила снаружи любопытные рожки.
– Смотри, у нее глазки! – восхищенно протянула я.
– А ты не знала, что у них глаза на рожках? – скептически осведомился Леня.
– Ну, знала, конечно, и по телеку видела, но чтобы вот так, в натуре…
– Перестань мучить животное!
– Хочешь, тебя помучаю? – прищурилась я.
– Да ты и так…
– Что?
– Ничего.
– Разве я кого-то мучаю? – удивилась я. – Она даже не спряталась, – с намеком сказала я и прислонила широкую улиткину ножку к стволу ближайшего дерева.
Этого она уже не выдержала, убралась в свой панцирь.
– Они по отвесным стенам не ползают, – снисходительно пояснил Леня. – По таким неровным – тем более!
– Захочет быть со мной – станет, – с вызовом сказала я.
– Уверена, что захочет?
– Улитка? – не осталась в долгу я.
Повисла пауза.
– Потом буду вспоминать этот день, – мечтательно протянул «чертик». – Эту улитку…
– Надь, – совсем другим голосом, серьезно и глухо, сказал Леня. – Я не хочу расставаться.
– А кто расстается? – нарочито удивилась я. – Вот скоро обедать пойдем…
– Я не про это, – не поддался он. – Я вообще…
– А что вообще, Ленечка, – я тоже оставила дурашливый тон. – Как ты себе это представляешь? Я перееду к тебе в Астрахань? И где мы будем жить? У твоих родителей? А на что? На две тысячи, что ты в театре получаешь?
– Три…
– Потрясающе! А что я там буду делать? В местной газете «Астраханские вести» работать? Там таких умных и без меня, наверное, много! А, может, ты ко мне переедешь? – совсем разошлась я. – В театр устроишься? Так я не думаю, что в московских театрах зарплата намного больше!
– Это неважно, – нахмурился он. – Все потом можно решить…
– Ошибаешься! Очень даже важно. И ничего потом не решится, это иллюзия. Так все и будет тянуться, пока мы друг друга не возненавидим…
– Мы не возненавидим… – начал было Леня, но я перебила:
– Ленечка, любовь не…
– Да слышал уже! Только не надо прикрываться глупыми стишками. Так и скажи, что ты меня… – сбился он, – что я тебе не нравлюсь.
– А я тебе нравлюсь?
– Да ну тебя, – с досадой отмахнулся он. – Тебе скажи…
