На полпути к вершине он остановился перевести дух и заметил Ситона, поспешно спускавшегося вниз, ему навстречу.
– Привет, Гвент!
– Привет!
Двое мужчин пожали руки.
– Я получил от тебя телеграмму в начале недели, – сказал Гвент, – и приехал сразу же, как смог выбраться. Это была нелёгкая поездка, но я не мог заставить тебя ждать.
– Спасибо, дело касается тебя так же, как и меня, – сказал Ситон. – Вопрос лишь в том, готов ли ты начать действовать. В большой степени всё зависит от тебя, я не думал, что ты приедешь так скоро…
– Но я же прислал тебе ответ?
– О да, верно! Однако телеграммы не всегда поспевают за делом. Твоя пришла только вчера вечером.
– Я вообще удивлён, что ты её получил! – проворчал Гвент. – Она была адресована в отель «Плаза», а не в хижину на холме!
Ситон рассмеялся.
– Ты уже прослышал об этом! Но эта хижина – собственность «Плазы» – нечто вроде флигеля, куда выставляют умирающих, чтобы упокоиться с миром…
– Ты не умирающий! – сказал Гвент многозначительно. – И я не пойму, отчего ты претворяешься таковым!
Ситон снова рассмеялся.
– Я не претворяюсь! Мой дорогой Гвент, мы все люди умирающие! Один может умереть чуть быстрее другого, но все мы «гниём. Вот и весь сказ»
2! Какие новости в Вашингтоне?
Они медленно поднимались вдвоём на холм.
– Ничего значительного, – отвечал Гвент, затем помолчал и повторил: – Ничего значительного – сегодня вообще не происходит ничего интересного, хотя кое-кто раздувает огромный скандал из того факта, что мой племянник Джек застрелился.
Сито резко остановился.
– Застрелился? Этот парень? Он что, псих?
– Конечно! Согласно результатам судмедэкспертизы. Каждого человека называют психом, если он уходит из этого мира, когда становится слишком сложно жить в нём. Кто-то назовёт его вменяемым. Но я назову просто трусом! Джек упустил свой последний шанс, знаешь ли. Моргана Роял его кинула.
Ситон шагал по траве мягкой поступью зверя на охоте.
– Она его провела?
– Конечно! Она всех мужиков «проводит», или они так думают. Она и тебя однажды провела!
Ситон повернулся к нему одним быстрым диким движением.
– Никогда! Я с первого взгляда видел её насквозь! Меня ей никогда не одурачить!
Сэм Гвент кашлянул, выражая своё сомнение.
– Ну, а весь Вашингтон считал, что ты был избран в «фавориты», и все завидовали твоей удаче! Несомненно, что она оказывала тебе большое внимание…
– Ты можешь говорить о чём-нибудь другом? – нетерпеливо прервал его Ситон.
Гвент кинул на него удивлённый косой взгляд.
– Конечно могу! Я, кажется, говорил тебе о Джеке…
– Мне жаль! – поспешно сказал Ситон, осознав свою неучтивость. – Он был твоим наследником, я полагаю?
– Да, он мог бы им стать, будь он благоразумнее, – сказал Гвент, – но наследники нигде никогда не приносят добра. Они только прожигают то, что наследуют, и впустую тратят результаты честного труда всей жизни. Это и есть твой дворец?
Он указал на хижину, до которой они уже почти дошли.
– Он самый! – отвечал Ситон. – Я предпочитаю его всем прочим дворцам мира. Ни слуг, ни мебели, ни бесполезного хлама – только пространство для жизни, достаточное каждому мужчине.
– Диогену хватало и бочки, – прокомментировал Гвент. – Если бы все мы жили как он или ты, то для торговли настали бы тяжёлые времена! Однако я уверен, что налоговая тебе здесь не страшна!
Ситон не ответил, а зашёл внутрь, предложив гостю стул.
– Надеюсь, ты позавтракал, – сказал он, – потому что мне нечего тебе предложить. Можешь выпить стакан молока, если хочешь?
Гвент скривился.
– Грубая пища не для меня, – сказал он. – Я слишком долго отучался от неё, чтобы теперь вновь принимать!
Он сел. Его глаза сразу же остановились на колбе с беспокойной жидкостью на столе.
– Что это? – спросил он.
Роджер Ситон таинственно улыбнулся.
– Пустяк, – ответил он. – Просто лекарство! Нечто вроде талисмана; доказательство зачатка, пыли и болезни! Ни один вредоносный микроб, даже бесконечно маленький, не способен выжить вблизи этого, а нескольких капель достаточно для того, чтобы оживить целый организм.
– Если это так, то перед тобой стоит целое состояние, – сказал Гвент. – Покажи это открытие миру, или запатентуй, или что там нужно сделать…
– Чтобы продлить этому миру жизнь? Нет, спасибо! – И выражение мрачного презрения на лице Ситона поразило своим почти сатанинским видом. – Это именно то, чего я желаю избежать! Мир перезрел и перегнил, он перенаселён гнойным человечеством, которое бесчеловечно и хуже любого чудовища, что яростно борется за свою жизнь и ненасытную жадность. Одним средством против этого зла могло бы стать отсутствие рождаемости детей в течение последующих тридцати или сорока лет – облегчение наступило бы непередаваемое; чудовищное бремя спало бы, и появился бы некий шанс на улучшение; но поскольку это невозможно, то нужно искать и находить другие средства. Чистое лицемерие говорить о любви к детям, когда каждый день мы читаем о матерях, которые продают своих отпрысков за большие суммы наличных; в последнее время в Китае в период голода родители убивали своих дочерей, как телят, и съедали их. Отвратительным фактам, подобным этим, нужно уметь смотреть прямо в лицо – бесполезно прятать их за чьей-то спиной и бормотать прекрасную ложь о «материнской любви» и подобной чуши. А что касается древней заповеди на скрижали «Чти отца и мать», то в каждой газете пишут о мальчиках и девочках, нападающих и убивающих своих родителей из-за нескольких долларов.
– Ты принимаешь эти отвратительные факты слишком близко к сердцу, – медленно сказал Гвент. – Но есть и другой, более положительный взгляд на эти вещи. Газеты всегда отражают самую худшую и грязную сторону всего – иначе, и печатать незачем. Газеты напоминают мне о гниющих кучах листьев в саду, когда весь мусор сваливают в одно место, пока не начнёт распространяться ужасная вонь, а затем всё это сжигают очистительным пламенем, превращая в прекрасное удобрение.
Он замолчал на секунду, а затем продолжил:
– Я не сентиментален, но смею сказать, что есть ещё немногие народы, которые продолжают любить друг друга в этом мире, и об этом полезно было бы знать. Моя сестра любила своего сына Джека. Его смерть помутнила её рассудок – доктора говорят, что она выздоровеет, что это только «шок». Шок несёт ответственность за многие трагедии со времён Европейской войны.
Ситон нетерпеливо поёрзал, но ничего не ответил.
