Мистер сенатор Гвент был несколько сконфужен. Эта темноглазая испанская красавица с её романтическими взглядами уже начинала ему надоедать. Если бы она встретилась ему в книге, то он бы высмеял автора за выдумку столь неправдоподобного персонажа, но, контактируя с ней в реальности, он не мог подобрать подходящих слов. Особенно, поскольку сам он прекрасно знал о мистической «хватке» Морганы Роял из опыта тех, на кого она распространяла своё влияние вблизи или издали. После нескольких секунд раздумий он ответил:
– Да, признаюсь, немного есть женщин, подобных ей, и чем их меньше, тем лучше, по-моему. Ну а теперь, мисс Манелла Сорисо, запомните хорошенько то, что я вам скажу! Не думайте о том, что вас может «захватить» кто-то, кроме любимого человека или мужа! Понятно? Играйте в игру! С такой внешностью это нетрудно! Отвоюйте своего «бога» у громовержца, пока он не начал сеять разрушение при помощи него со своего миниатюрного Олимпа. Если ему нужна «луна» (а может быть, и не нужна!), то он не откажется и от звезды – это тоже неплохая вещь. Теперь серьёзно! – И Гвент отломил кончик сигары и осторожно положил руку ей на плечо: – Будьте хорошей девочкой и подумайте о том, что я вам сказал. Жените его на себе, если сможете! Вы его этим спасёте!
Поражённая Манелла осмотрелась вокруг себя во тьме. Сверкающий маленький нимб из светлячков плясал над её головой, как сеть из бриллиантов.
– О, вы говорите странные вещи! Вы забываете, что я бедная девушка и денег у меня нет…
– У него тоже, – и Гвент кратко хихикнул, – но он завтра же мог бы заработать миллионы долларов, если бы захотел. Имея на попечении одного лишь себя, он не хочет! Если бы у него были вы, то его мнение бы изменилось. Ситон – не тот мужчина, который будет держать жену в дурных условиях. Говорю вам, вы можете стать его женой. Вы можете спасти ему жизнь!
Она нервно сжимала руки. Лёгкий вздох сорвался с её губ.
– Ох! Пресвятая Мадонна! Спасти ему жизнь! Но красота его не трогает! Он видит её и смеётся, но остаётся к ней равнодушным!
Гвент смотрел на неё в замешательстве, сам толком не зная, как вести себя в этом деле, которое сам начал. По правде сказать, нервы его были натянуты до предела после холодного, расчётливого и, казалось, бездушного заверения Ситона в том, что он обладает силой, достаточной для уничтожения целого народа при желании; и всевозможные неприятные обрывки научной информации, вычитанные в книгах и монографиях, живо представали перед его разумом в тот самый момент, когда он скорее предпочёл бы о них позабыть. Например, «один фунт радиоактивного вещества, если его удастся выделить в ближайшее время, мог бы сравниться по мощности со ста пятьюдесятью тоннами динамита». Этот научный факт застрял у него в мозгу, словно кость в горле, вызывая чувство удушья. Затем слова одного из нью-йоркских гневных проповедников прокатились ему по ушам: «Этот мир будет разрушен не рукою Господа, а алчной и дьявольской симуляцией больного человека!» Ещё одна приятная мысль! Он ощутил себя бедным слабым дураком, пытаясь выставить девичью красоту, девичью любовь в качестве барьера между разрушительной мощью, созданной ужасающим человеческим намерением; это было похоже на старую историю о шотландке, которая упиралась тонкими руками в огромные ворота, чтобы удержать потенциальных убийц короля.
– Красота его не трогает! – повторила Манелла.
Она была права. Ничто не могло отвлечь Роджера Ситона от той цели, которую он себе однажды наметил. Что такое для него красота? Просто «случайное соединение атомов», временно воплотившееся в одном человеке. Что такое девушка? Просто молодая «самка человека» – не более того. А любовь? Сексуальное притяжение, которого, по мнению Ситона, здесь слишком много. И озадаченный Гвент гадал, не нужно ли было ему действовать более осмотрительно или более дипломатично, принимая предложение Ситона поделиться его секретом с правительством США, даже с условием торжественной клятвы его использования, чем оставлять его на произвол судьбы, чтобы он творил что пожелает с очевидно ужасной вещью, которой он единолично владеет.
– И я не умна, как он! – продолжала Манелла.
– Нет, не умны, слава Богу! Но вы верны, а верность – нечто большее, чем ум. Что же, завтра мне придётся уехать – здесь от меня пользы больше не будет. Фактически, я бы предпочёл стоять в стороне от этого дела. Однако я предчувствую, что смогу чем-нибудь быть полезен Ситону в Вашингтоне, когда вернусь; а пока я оставлю вам письмо для него…
– Вы же не станете упоминать обо мне в письме! – поспешно прервала его Манелла. – Нет, вы не должны, вы не можете!
Гвент поднял руку в успокаивающем жесте.
– Не бойтесь, девочка моя! Я не такой грубиян. Я бы ни за что не выдал вашей тайны! У меня нет права ничего говорить о вас, и я не стану. Моё письмо будет касаться только бизнеса – прочтите его, если угодно…
– О нет! – сразу же выпалила она с искренним достоинством. – Я не стану подвергать сомнению ваше слово!
Гвент бросил на неё явно восхищённый взгляд. Даже в вечернем сумраке её красота сияла прелестью белого цветка посреди тёмной листвы. «Она бы произвела фурор в Нью-Йорке! – подумал он. – С такими-то славными глазами да волосами!»
И неясное сожаление о потерянной молодости кольнуло его; он был очень богат и, будь он моложе, то попробовал бы создать семью с этим неиспорченным прекрасным созданием; ему было бы приятно нарядить её в королевские одежды и вплести прекраснейшие бриллианты в её тёмные волосы, так чтобы она превратилась в чудо и предмет зависти для всех зрителей. На её последнее замечание он ответил с добродушным лёгким поклоном и улыбкой.
– Хорошо! Никогда не сомневайтесь в нём! – сказал он. – Если вам когда-либо потребуется друг, то вы можете положиться на Сэма Гвента. Я член Конгресса, и вы всегда сможете легко найти меня. Но запомните мой совет – не принимайте за «бога» первого встречного, который до этого не дотягивает…
Когда он говорил, внезапная зубчатая вспышка молнии разорвала небо, за которой почти немедленно последовал длинный, глухой раскат грома, прокатившийся по всей долине. Начали падать огромные капли дождя.
– Скорее! Укроемся внутри! – И Гвент схватил Манеллу за руку. – Бежим!
И как дети они помчались через сад к лоджии «Плазы», достигнув её как раз в тот момент, когда грянула вторая вспышка и громовой раскат с удвоенной силой.
– Буря! – заметил длиннолицый инвалид в коляске, глядя на спешивших укрыться людей.
– Да, это буря! – ответил Гвент, отпуская руку своей спутницы. – Доброй ночи, мисс Сорисо!
Она грациозно наклонила голову, улыбнувшись:
– Доброй ночи, сеньор!
Глава 14
Условности до сих пор имеют значение даже в наши чуждые условностей времена, и Моргана Роял, независимая и богатая молодая женщина, так же подчинялась правилам и обычаям, прибегая к услугам дуэньи, старой доброй английской леди дворянского рода, как она описала её маркизу Риварди. Леди Кингсвуд заслуживала такого описания, поскольку представляла собой исключительную английскую дворянку, и её титул меньше всего значил для неё самой, особенно, по её же мнению. Ни пятнышка снобизма не было заметно в её простом, добродушном характере, и когда её покойный муж, знаменитый офицер, был посвящён в рыцари за особые заслуги и преданность во время войны, она лишь оплакивала его разрушенное здоровье и инвалидность от полученных ранений, помешав ему насладиться личной гордостью по поводу этой «чести». Его смерть последовала вскоре после признания королём его заслуг, а жене досталась его пенсия и дочь, которая, в спешке выскочив замуж, вскоре раскаялась в этом, когда её бросил пьяница-муж с двумя маленькими детьми на попечении. Естественно, леди Кингсвуд взяла на себя большую часть связанных с этим забот, но её пенсия вдовы военного не покрывала всех расходов, так что ей пришлось срочно думать об изыскании дополнительных способов увеличения скудных доходов. Она не была умной женщиной, у неё не было особенных талантов, глаза её не позволяли зарабатывать шитьём, и она не способна была управиться даже с самой простой печатной машинкой. Однако она обладала исключительно изящными манерами, имела прекрасное воспитание и тактичность и, правильным образом рассудив, что это воспитание и тактичность весьма ценились в некоторых сегментах «нового» общества, она стала подыскивать себе посредством различных связей должность компаньонки, или дуэньи, у «одной леди». Как раз когда она уже почти утратила надежду на успех этого предприятия, эта самая «одна леди» явилась в эльфийском образе Морганы Роял, которая после краткого собеседования в Лондоне выбрала именно её так быстро, что это казалось необъяснимым, и предложила ей зарплату в размере пяти сотен долларов в год, что для леди Кингсвуд было тогда целым небольшим состоянием.
