Моргана содрогнулась, будто от холода, прищурив глаза от сиявшего солнца.
– Говорит ли он что-нибудь ещё? – спросила она. – Нет ли имён или мест, которые он вспоминает?
– Он ничего не помнит и ничего не знает, – ответил Ардини. – Он даже не воспринимает меня, как человека, я мог бы быть рыбой или змеёй в его понимании. Одного взгляда на его неподвижные глаза достаточно, чтобы в этом убедиться. Они как булыжники в его голове – без смысла и без выражения. Он бормочет слова «великая тайна» снова и снова и с них переключается на другую фразу «никаких войн» как бы полубессознательной скороговоркой; это, несомненно, беспорядочная работа мозга в попытке ухватить и объединить вместе безнадёжно разъединённые фрагменты.
Моргана подняла свои небесно-голубые глаза с выражением серьёзной мольбы к строго интеллектуальному, полунахмуренному лицу великого профессора.
– И нет никакой надежды на выздоровление в будущем? – спросила она. – Со временем и при условии полного покоя, при тщательном неустанном уходе не сможет ли этот несчастный мозг восстановиться?
– Говоря с научной и с медицинской точки зрения, надежды нет вообще никакой, – отвечал он, – хотя, конечно, всем нам известно, что исцеляющие методы Природы неисчислимы, и часто мудрейшим из нас они представляются чудесами, потому что мы всё ещё не понимаем и десятой доли всех её процессов. Но в данном странном и ужасном случае это сами силы Природы вызвали повреждение мозга – некое мощное воздействие, которое испытывал человек, само доказало ему слишком многое и совершило над ним собственное возмездие.
Моргана выслушала это с напряжённым вниманием и интересом.
– Скажите мне, что вы подразумеваете, – проговорила она. – Вы чего-то не договариваете, или я не совсем вас понимаю…
Ардини сделал несколько шагов туда и обратно и затем остановился перед ней с видом учителя, приготовившегося дать урок своему ученику.
– Синьора, – сказал он, – когда вы вступили со мной в переписку несколько лет назад из Америки, я понял, что со мной общается высоко образованный и развитый ум. Я принимал вас за гораздо более зрелую даму, чем вы есть, с богатым научным опытом. Но я встретил здесь молодую прекрасную и проникновенную женственную натуру, которая, должно быть, ведёт вечный спор между неукротимой силой ума и духовностью, а духовность – это сильнейшая составляющая вашей натуры. Вы не похожи на прочих женщин. И вам я могу рассказать то, чего не поняли бы другие. Наука – это предмет всей моей жизни, как и вашей; это окно, остающееся открытым во вселенную, через которое проникает великий свет. Но многие по глупости воображают, что этот свет исходит от нас самих, как результат нашего ума, тогда как он исходит от того Божественного Начала всех вещей, которого мы называем Богом. Мы отказываемся поверить в это – ведь это ранит нашу гордость. И мы используем научные достижения во зло и самым эгоистичным образом – без благодарности, смирения и благоговения. Так случилось, что главная цель безбожного человека – разрушение. Любовь к разрушению и страданиям проявляется в мальчишке, который отрывает крылья насекомому или убивает птицу ради удовольствия от убийства. Мальчик – отец человека. И мы возвращаемся после долгого невежественного отрицания и упрямства к той неумолимой истине, что «всякий, кто берётся за меч, от меча и погибнет». Если мы под словом «меч» уразумеем метафору на каждый инструмент разрушения, то увидим силу этого выражения; подводная лодка, например, построенная для самых предательских видов морского боя, – как часто она выполняет свой долг и погибает сама! И это пронизывает всю гамму научных достижений, когда они используются в жестоких и незаконных целях. Но когда тот же самый меч поднимается, чтобы положить конец страданиям, болезням и разнообразным жизненным несчастьям, тогда Сила, которая доверила его человеку, благословляет этот меч и его действие не влечёт за собою беды. Я говорю вам всё это, чтобы пояснить то мнение, которое вынужденно сложилось у меня об этом человеке, чей странный случай вы попросили меня разрешить; моё мнение таково, что он случайно или злонамеренно играл с великой силой природы, которую не до конца понимал, имея перед собой какую-то разрушительную цель, и от этого сам же и пострадал.
Моргана пристально смотрела ему в глаза.
– Вы можете оказаться правым, – сказал она. – Он был одним из лучших молодых учёных. Вам знакомо его имя – я присылала вам из Нью-Йорка некоторые сведения о его работе. Это Роджер Ситон, чьи эксперименты в области накопления радиации так перепугали Америку четыре-пять лет назад…
– Роджер Ситон! – воскликнул он. – Человек, который утверждал, что нашёл новую энергию, которая изменит лицо мира?.. Он – этот злодей? Этот слепец, глухой ком дышащей глины? Хотя, конечно, он не заслужил такой ужасной судьбы!
Слёзы навернулись на глаза Морганы, она не в силах была отвечать. Она лишь кивнула в знак согласия.
Глубоко тронутый Ардини взял её за руку и поцеловал с сочувственным почтением.
– Синьора, – сказал он, – это и в самом деле трагедия! Вы спасли его жизнь, я не знаю, с каким риском для себя! И раз уж я в курсе того, какая труднейшая борьба ему предстоит, вы можете быть уверенной, что я не пожалею никаких сил на то, чтобы вернуть его в нормальное состояние. Но, честно говоря, я не верю, что это возможно. Есть женщина, которая его любит, её влияние может как-то помочь…
– Если бы он её любил, то да… – и Моргана печально улыбнулась. – Но если не любил, если любовь только с её стороны…
Ардини пожал плечами.
– Величайшая любовь всегда исходит от женщины, – сказал он, – мужчины слишком эгоистичны, чтобы любить совершенной любовью. В данном случае, конечно, не осталось ни эмоций, ни чувств в этом человеческом обломке. Но всё же я продолжу работу и сделаю что смогу.
Тогда он оставил её, и она недолго постояла одна, глядя вдаль, на голубое море и солнечный свет, едва замечая их из-за бессознательных слёз, которые застилали ей глаза. Вдруг Луч, но не солнечный, перпендикулярно прорезал пространство лоджии глубоким золотым сиянием. Она заметила его и посмотрела вверх, присушиваясь.
– Моргана!
Голос задрожал вдоль Луча, как тронутая струна эоловой арфы. Она ответила почти шёпотом:
– Я слушаю!
– Ты горюешь не о своей печали, – сказал Голос, – и за это мы тебя любим. Но ты не должна расточать свои слёзы за чужие ошибки. Каждая душа вершит свою судьбу, и никто, кроме неё самой, ей не поможет. Ты одна из Избранных и Возлюбленных! Ты должна получить счастье, ради которого была рождена твоя душа! Приходи к нам скорее! – По ней пробежала дрожь неописуемой радости.
– Приду! – сказала она. – Когда я выполню свой долг здесь.
Золотой Луч уменьшился и поблёк и, в конце концов, умер в тонкой дымке, смешавшись с воздухом. Она следила за ним, пока тот не растаял, потом с чувством освобождения от её бывшей печали она вошла в дом, чтобы увидеть Манеллу. Девушка уже поднялась с постели и с помощью леди Кингсвуд, которая заботилась о ней как мать, оделась в свободное белое шерстяное платье, которое аккуратно собиралось вокруг её фигуры, усиливая контраст между красотой её тёмных глаз и волос и кожей цвета слоновой кости. Когда Моргана вошла в комнату, Манелла улыбнулась, показав маленькие жемчужные зубки, и протянула руку.
