— Ты полюбишь меня. Полюбишь. Меня. Полюбишь, — шептала, как заклятие девчонка, уходя. — Полюбишь. Только меня.
Он никогда не понимал той одержимости, с которой смертные и бессмертные порой преследовали любовь. Дикость. Иллюзия. Мерзостное, низкое чувство.
— Знала бы, — думал он, глядя в спину девчонки, — что несет смерть своему «возлюбленному», неужели так легко согласилась бы?!
Выныривая из воспоминаний, он даже не поморщился, не вздрогнул, не шелохнулся. Как и ветер за окном, безмолвствовал. С той минуты, когда девчонка приняла смерть в подарок для его врага, прошел месяц.
Время, звучало напряжением.
Секунды отдаляли его от сладости победы.
Он ощущал, как Мойры, в предвкушении потирали костлявые пальцы, собираясь прясть новые и новые нити вероятностей.
И в тот миг, когда враг принял начало своего конца, время-нить порвалось…
После того, как Илларион ушел, Егор долго пялился в погасший монитор, раздумывая обо всем, что было и не было озвучено.
Не выдержав, он вновь включил программу видеонаблюдения и, с жадностью страждущего, разглядывал спящую девчонку, которая даже не подозревала о слежке. Наслаждаясь безмятежностью сна Кати, Егор вел борьбу с неприличными желаниями.
Он никогда не являлся особым блюстителем морали, но занимая должность главы ордена, просто обязан был следить за каждым своим поступком. За всю цинично долгую жизнь Егор мог вспомнить лишь единственную ошибку, стыд за которую не прошел до сих пор. Имя ей — Аника.
Тогда, много лет назад, он на отлично выучил одновременно два урока. Первый гласил, что людям нельзя доверять. Второй же, что слишком много вокруг него имелось наблюдателей, чтобы хоть на миг забыть о ноше ответственности, которую он принял.
Хоть и не просил о чести быть главой ордена, но судьба все решила самостоятельно. Его прапрадед, прадед, дед, отец — все стояли у власти. И когда настал срок, Егор просто взял то, что перешло к нему по праву крови.
Усмехаясь, он провел кончиками пальцев по холодному экрану, отслеживая плавный изгиб спины девчонки. Компьютер не в силах был передать ни шелковистость кожи, ни ее теплоту, ни запах. Нахмурившись, Егор отдернул руку так резко, будто прикоснулся к открытому пламени.
С каждой минутой его все больше закручивало, как спираль, вокруг девчонки. Хотелось заявить на нее права. Всецело обладать и закрыть глаза на человеческое происхождение. Почему его так тянуло к незнакомке? Здравый смысл уступал инстинктам, что воспринимали Катю, как свою, ту, которую он давно и хорошо знает.
Какая насмешка судьбы! Подумать только, его вновь замкнуло на человеке! Да еще так сильно, как никогда ранее! А ведь Егор клялся, что навсегда запомнил урок и больше не подвергнет риску тех, за кого теперь в ответе!
— Она не Аника, — напомнил внутренний голос недавними словами Иллариона.
Скрепя сердце, Егор принял, наконец, решение, о котором, возможно, ему еще не раз предстоит жалеть.
Он предоставит девчонке выбор. И если та захочет уйти, то не станет удерживать.
Дело осталось за малым, дождаться утра и сделать так, чтобы у Кати и мысли не возникло отказаться от его предложения.
Отбросив даже мысль о сне, Егор решил разобрать экспонаты, которые привез из последней экспедиции. Одним из заданий призрачного ордена было отслеживание, изымание из внешнего мира и контроль над предметами, что проникли из-за завесы и могли нести в себе отголоски магии.
Иногда из экспедиций Егор возвращался не только с предметами, но и с существами-беглецами, которые незаконно пересекли призрачную грань и паразитировали на человеческой территории. Если амулеты, проклятые ларцы и прочие безделушки можно было убрать в хранилище, то существ помещали во временную тюрьму, где они и дожидались приговора ордена, а также часа отправки обратно за грань.
В этот раз двухмесячная вылазка по наводкам осведомителей особых результатов не принесла. Несколько вендиго, обитавших в Северной Америке, так и не удалось отыскать, хотя поселение существ было успешно уничтожено. Экспонатов для хранилища тоже оказалось немного, но и те требовали внимания.
Он взял черную коробку, которую по его приказу еще днем Петр доставил в кабинет. Стараясь действовать как можно аккуратнее, Егор вскрыл ножом защитную пленку и снял крышку. На черном бархате оказалось всего три вещи: фарфоровая кукла, картина, свернутая в тугой рулон, и старинное зеркало.
Обычно перед тем, как приступить к работе с «трофеями» из очередной вылазки, Егор надевал черные защитные перчатки. Некоторые из вещей даже при обычном прикосновении могли нанести существенный вред, вряд ли ему, конечно, но все же. Сейчас он пренебрег средствами защиты. Хотелось поскорее отвлечься от мысли о Кате.
Первым делом, осмотрел куклу. Все: от фарфора, украшений, дорогой парчи платья до распахнутых наивных глаз и черных кудряшек смотрелось, как явственное доказательство принадлежности куклы культуре не человеческого мира. От нее веяло волшебством, сказкой. Правда, никто не догадывался до самого последнего момента, что за эту «сказку» придется слишком дорого платить.
Кукла выглядела живой, хрупкой и неимоверно красивой. Если бы Егор не знал, с чем именно имел дело, то запросто мог залюбоваться вещицей до гипнотического ступора пока фантом, паразитирующий в ней, не высосал бы из него все жизненные соки до последней капли. Так, как существо-паразит проделывало множество раз в течение трех столетий. Переходя от одного «счастливого» хозяина к другому…
Егор аккуратно поместил «куклу» в прозрачный контейнер из особого материала, что защищал внешнюю среду и ее обитателей от любых воздействий призрачных артефактов. Когда он герметично запечатывал крышку, фантом на секунду показался наружу, обезобразив красивое лицо куклы в звероподобную гримасу.
Егор лишь усмехнулся, отставляя контейнер в сторону. Фантомы, занимающие тела или неживые оболочки, не способны были общаться на человеческом языке, а так же выжить без регулярного питания.
Именно в этом контейнере, без возможности паразитировать на живых существах, «кукла» сожрет сама себя, фантом испарится, рассыпавшись на мелкие частицы. Хотя произойдет это нескоро, дав существу достаточно времени на муки голодом… За каждую жертву по триста шестьдесят секунд.
Бережно, чтобы не повредить старый холст, Егор развернул тугой рулон, разложив картину на темно-вишневой столешнице. На первый взгляд, ничего особого в ней не было. Ни в широких мазках художника, ни в приглушенных цветах и довольно приятном портрете мальчика. Даже то, что, казалось, слезы ребенка были слишком реалистично нарисованы, как для произведения искусства.
Непосвященные в тайны существ никогда не догадались бы, почему такая невинная картина неизменно приносила несчастья своим хозяевам: то дом сгорит, то скотина передохнет от странной горячки, то кто-то из гостей воспламенится факелом во время званого ужина. Откуда простым людям знать, что покупать что-либо сделанное пироманом — чревато серьезными последствиями? Они неизменно вкладывают часть своей силы в каждую сотворенную вещицу, чтобы потом собирать несчастья, словно урожай, питаясь отчаяньем и страхом горе-владельцев.
