Выходит, не зря мужчина мне не доверял?
Теперь же я настроилась решительно — разобраться во всем самостоятельно. И в себе, и в загадке особняка и его хозяина. А еще обязательно понять механизм скачков во времени. Вдруг мне понадобится еще одна, запасная попытка? В том, что причина этого возвращения — предотвращение смерти Егора, я отчего-то совершенно не сомневалась. Наверное, потому что просто не верила в совпадения. А их в последнее время было слишком много, чтобы списать на случайность.
Похороны, странный подарок от его тети, дальше воспоминания резко обрывались, точно голову набили ватой. После: аварийная встреча с воскресшим «мертвецом», его решение везти меня не в ближайшую больницу, а к себе домой, убийствонесчастный случай с горничной, как напоминание о том, что костлявая не дремлет…
Нет. Случайности не случайны.
А значит, единственное, что остается сделать — отыскать необходимые звенья, дабы сложить логическую цепочку и распутать ее. Совершенно ничего сложного! Даже несмотря на то, что все исходные в этом уравнении пока для меня лишь неизвестные.
Я шмыгнула носом и утерла мокрые от слез щеки.
Откровения с самой собой не обошлись без сырости.
Чудес не бывает. По мановению волшебной палочки не исчезает страх, нерешительность, комплексы, недоверие и куча других недостатков. Легкая победа может достаться только дуракам или откровенно любимчикам удачи. Ни к одной, ни к другой категории я никогда не относилась. Поэтому мне предстояла чертовски тяжелая работа — заняться не только воспитанием Насти, поиском настоящей себя, но и разгадкой тайн.
В сумку собрала не только одежду, но и немногочисленную косметику, средства личной гигиены, аптечку, книги и все материалы для предстоящих занятий с Настей.
Захватив мобилку, задумчиво повертела ее в руках, перед тем, как набрать выученный наизусть номер. С одной стороны, прекрасно понимала, что давно не обязана отчитываться о каждом шаге, но… совесть не позволяла иначе.
На удивление мама ответила после первого же гудка. Разговор, как и все прошлые до этого, прошел неудачно. Откровенная безэмоциональность родительницы даже по происшествии стольких лет причиняла боль. Я выросла, а искать одобрение матери не перестала.
В подробности вдаваться не стала, объяснив свое отсутствие на квартире во время отпуска тем, что нашла подработку. По сути, и не соврала даже.
Мама вроде поверила, так я думала до того, пока она не обронила:
— Ты едешь к нему?
— К кому? — опешила я.
— Егору?
За секунду в голове промелькнуло не менее полусотни вопросов, которые можно было задать матери, но непослушный язык, ступорнувшийся мозг и, казалось, одеревеневшие связки сподобились лишь на хриплое:
— Что ты сказала?
Молчание.
Лишь изредка тихое потрескивание в ответ, как следствие не очень хорошей мобильной связи.
— Мама?! Что ты имела в виду?
— Ты о чем?
— О Егоре… Как ты уз… Откуда ты взяла, что я могу ехать к…
— А ты едешь?
— Не отвечай вопросом на вопрос!
И вновь молчание, которое словно петля затягивалось на моей шее.
— Мама, что ты хотела этим сказать?!
— А я вообще что-то говорила?
— Но…
— Тебе показалось, — ледяным тоном ответила она. — Я всегда предупреждала, Катерина, что у тебя слишком богатая фантазия, вот и слышится всякое. Смотри, чтобы следующий твой поход в больницу не начался с психиатра.
Что скажешь на подобное? Визжать, протестовать, доказывать, откровенничать? Это станет лишь очередным подтверждением собственной ненормальности в глазах матери.
— Надо было отдать тебя на юрфак. Или хотя бы на экономический. И почему я пошла на поводу и позволила тебе учиться на филолога? Смотри, к чему это привело, Катерина: нищенская зарплата и книжные иллюзии, которые ты стала принимать за действительность. Вот даже слышишь непонятно что.
— Я спешу. Пока, — и завершила вызов.
Перезванивать мама не стала.
Она явно знает гораздо больше, чем говорит. Но добиться ответов от матери получилось бы так же легко, как признания от Зои Космодемьянской. Поэтому я даже пытаться не стала, а подхватив сумку, вышла в коридор. Сама со всем разберусь.
Незваного гостя искать не пришлось.
Егор стоял там, где я его и оставила. В коридоре. Сжатые в кулаки руки, губы, превратившиеся в одну тонкую линию, выдавали фальшь лениво-расслабленной позы, которой он меня встретил.
— Я сам понесу, — мужчина быстро приблизился.
Смысл сказанного я поняла лишь тогда, когда Егор нежно, но настойчиво разжал мои пальцы и забрал дорожную сумку.
Интересно, что именно из телефонного разговора он мог услышать? А самое главное, почему мысль о том, что Егор станет меня жалеть из-за пренебрежительного отношения матери, казалось столь катастрофичной?
Мужчина, пристроив сумку у ног, взял мое лицо ладонями.
— Прости меня.
По своей сути довольно простые два слова. Но подействовали так шокирующе, что весь воздух вышел из моих легких с тихим:
— За что?
— Я был слишком груб. Слишком настойчив, — продолжал он, трепетно, едва касавшись кончиками пальцев, оглаживая мое лицо и волосы. — Слишком эгоистичен.
Этот глубокий, насыщенный голос с хрипотцой действовал на меня гипнотизирующе.
— Принимал решения за тебя. Не был откровенным. Слишком давил.
— Слишком, — как эхо отозвалась я.
Егор говорил, а я, вопреки здравому смыслу, не слушала.
Целиком и полностью хватало всего лишь яркого, на грани боли, ощущения его близости. Время замерло, точно специально дарило нам минуты уединения. В голове крутилась единственная мысль, что губы Егора слишком близко и стоит мне привстать на носочки, смогу утолить любопытство, попробовав, какие они на вкус.
— Прости меня.
Растворяясь в этих нежных прикосновениях, я готова была простить ему любое прегрешение. Да что там! Согласиться на все, лишь бы растянуть столь тонкое удовольствие подольше!
— Только не плачь больше.
Меня словно обухом по голове огрели! Вся его нежность из-за… банальной жалости? Или просто непереносимости женских слез?
Я крепко зажмурилась.
Егор коснулся век, надбровных дуг, подушечкой большого пальца очертил линию губ.
Он дотрагивался так ласково и мягко, точно боялся, что я смогу рассыпаться под его ладонями, надави чуть-чуть сильнее. От этой чуткой неги слабость разливалась в ногах, а грудь наполнялась особенной щемящей тоской по чему-то несбыточному, что дышать становилось тяжело и больно. Его руки боготворили меня, взгляд опалял, но прозвучавшие слова больше не давали полностью сдаться в чувственный плен.
