В кабинете, когда мы вернулись, сидел какой-то мужчина, который, когда мы все снова расположились, сообщил, что теперь он сделает экспресс-анализ на наркотики кое-каких обнаруженных у меня веществ. Незнакомец, попросив смотреть всех внимательнее, выбрал одну таблетку из моих витаминов, которые по-прежнему лежали рассыпанными на столе, и приложил ее к тест-прибору. Через несколько секунд один из индикаторов — с подписью «героин» — изменил цвет с прозрачного на ярко-синий. После этого оперативник торжествующе продемонстрировал свой аппарат всем остальным в комнате и принялся задавать мне обычные в таких ситуациях глупые вопросы — мол, моя это таблетка или нет, признаю ли я, что ее взяли из моих вещей, употребляю ли наркотики, и прочую ерунду. Я давал ему такие же дурацкие ответы — что ничего не знаю, ничего не понимаю, стараясь изобразить еще большее, чем прежде, недоумение.
Главное, как я уже решил в тот момент, было себя ничем не выдать: спокойно продолжать играть в этой комедии отведенную мне роль и вести себя как можно глупее, чтобы оперативники не заметили своей же ошибки, в которой теперь было мое единственное спасение. Таблетка, которую они взяли для экспресс-анализа, была не моя. Она появилась среди витаминов за то время, пока мы ходили осматривать мою машину. Заметил я это почти сразу, как мы вернулись в кабинет, но успел сообразить, что виду лучше не подавать. Дело в том, что все мои витамины были желтого цвета и овальной формы. И в первом протоколе, который и я, и все остальные уже подписали, это было указано, как и точное количество моих пилюль, которые аккуратно пересчитали. Эта же таблетка мало того что была лишняя, так и сильно отличалась по виду — белая и цилиндрической формы.
Если бы оперативники обратили на это внимание, они, конечно, здесь же и переписали бы протокол. Пока они были полными хозяевами положения и могли делать, что хотят. Но мне помогать им, естественно, не хотелось. Уже было понятно, что в тюрьму меня отправят по-любому — хоть с такими документами, хоть с другими. Наркотик-то мне уже подсунули. Так что теперь мне надо было думать лишь о том, как в тюрьме надолго не задержаться. И надеяться оставалось лишь на суд, который, естественно, должен был заметить, что никаких наркотических таблеток у меня, согласно протоколу, при задержании не было. Потому я возмущаться и спорить не стал, все остальные документы подписал и со спокойной душой отправился в камеру, откуда меня наутро перевезли в следственный изолятор в Псков.
Через день меня отвели к следователю, который сообщил, что я арестован, причем по обвинению не только в контрабанде наркотиков, но еще и в нарушении таможенных правил. К моему изумлению, причем совершенно искреннему, прополис, который я возил из России своему приятелю в Таллин, чтобы изображать из себя мелкого коммерсанта, оказался товаром совсем не таким заурядным, как я полагал. Следователь объяснил, что обнаруженные у меня 200 килограммов этого продукта экспертиза оценила в 600 тысяч рублей, то есть почти в 20 тысяч долларов. Столько, как выяснил следователь, стоит прополис в крупных торговых компаниях. Ну а поскольку я в декларации написал, что вез только личные вещи, стоимость которых не превышает 100 долларов, то это сочли преступлением.
Впрочем, обвинение в нарушении таможенных правил меня больше позабавило, чем напугало. Про себя я лишь посмеялся, что по невежеству выбрал для своего истинного бизнеса столь дорогое прикрытие. Хотя, думал я тогда, если меня и осудят за прополис, это будет не так уж и плохо. Для властей я все равно останусь коммерсантом, связанным с таким мирным и полезным делом, как пчеловодство. Ну а что с декларацией немного напутал — так ничего страшного, с кем не бывает. В России такие порядки, что всем, кто пытается заниматься бизнесом, так или иначе иногда приходиться их нарушать. И наказать меня за прополис по закону могли лишь штрафом.
По поводу же таблетки с героином я особо не беспокоился. Документы, из которых понятно, что ее мне подкинули, уже были подшиты в уголовное дело, и оставалось лишь подождать, когда они попадут в суд. Там уже ничего в них не исправишь, и меня, как я рассуждал, по этому обвинению точно оправдают. Следователю про оплошность оперативников я тоже ничего не говорил, чтобы он не подменил бумаги. Это было вполне в его власти. Сам же следователь в протоколы особо не вчитывался и мне особо не докучал.
Я поначалу терялся в догадках, где и как я мог проколоться. С одной стороны, не было никаких сомнений, что на Печерской таможне задержали меня неслучайно — оперативники там явно меня уже ждали в тот день. Значит, они знали, когда и куда я выехал из Москвы и что я занимаюсь чем-то незаконным. Но, с другой же стороны, вели себя оперативники и следователь очень странно — подсунули мне зачем-то таблетку с героином, причем совершенно бездарно, да вдобавок уличили в такой ерунде, как незаконный провоз прополиса. Из этого следовало, что про мои дела с Марво и производство экстази, они, похоже, не в курсе. Иначе разговор пошел бы совсем другой.
Прояснилось все уже на следующий день, когда после допроса у следователя ко мне в тюрьму пришли двое оперативников, те самые, что встретили меня на Печерской таможне, когда я отдавал декларацию. Они оказались сотрудниками Северо-Западного управления российской пограничной службы.
Долго ходить вокруг да около оперативники не стали и сразу заявили, что знают обо мне все. Что я уже несколько лет регулярно приезжаю в Россию и почти всегда возвращаюсь в Эстонию с какими-то товарами — то на грузовике, то на своем «мерседесе» с прицепом. Причем свой груз в декларациях я неизменно указываю как личное имущество, цена которого не превышает 2500 рублей. А границу пересекаю только в те дни, когда на российской таможне дежурит одна и та же смена.
«Странное у вас личное имущество, — многозначительно и вместе с тем ехидно изобличали меня оперативники. — Чуть ли не каждую неделю возите его через границу полными грузовиками и прицепами, а вам все не хватает. И куда, интересно, все это барахло потом девается? В Эстонию-то оно не попадает. Испаряется, что ли?» Как оказалось, оперативники успели запросить таможенные декларации, которые я подавал на эстонской таможне. Там я обычно имел дело со своим приятелем Лео, который, как я уже говорил, относился ко мне снисходительно, и действительно обычно пропускал меня безо всяких формальностей, как будто я с собой ничего ценного не везу.
Оперативники же эти нестыковки в документах считали явным и неоспоримым доказательством моих махинаций — действительно, выехал человек из России с каким-то большим грузом, а через триста метров, что отделяют российский КПП от эстонского, имущество его уже вроде как пропало. «Не бывает такого, — увещевали меня оперативники. — И вы хотите, чтобы мы поверили, что уж сколько лет вы как по расписанию возите из России только личное имущество? И каждый раз всего на сто долларов?» При этом оперативники издевательски посмеивались на мои совершенно искренние объяснения, что я действительно не подозревал, что прополис такой дорогой продукт.
Впрочем, долго допытываться, что же за странные «личные вещи» я вывозил из России грузовиками, оперативники не стали. Мои объяснения про прополис, химикаты и старое оборудование для его обработки их более-менее устроили. Как оказалось, нужно им было от меня совсем другое. Решив, что они меня окончательно изобличили, оперативники потребовали, чтобы я дал письменное признание о том, что платил взятки Антону — начальнику смены на российском таможенном посту, который за это пропускал мою контрабанду. Ведь никак иначе, убеждали меня оперативники, я пройти российскую таможню не мог.
