— А, помню теперь… Его ещё без вести пропавшим считали.
— Ну вот-вот, он самый. Пойдём скорей к нему.
Братья вошли в покой, где был их гость. Это был, действительно, князь Василий Лукич. Как страшно изменился он в эти годы!.. И узнать было бы нельзя в этом живом трупе былого мрачного красавца, отчаянного забияку, буяна, каких немного было на Москве.
С ним случилось ужасное, такое ужасное, что князь Василий и представить себе не мог, как всё это произошло.
Когда молодой царевич-наследник дал ему лестное поручение во что бы то ни стало разыскать столь заинтересовавшую его девушку, князь Василий и ног под собой не чуял, спеша услужить царевичу. Лестно ему было исполнить поручение, которое поставило бы его в близость к наследнику престола, в близком будущем царю. Он не считал такого поручения трудным и был уверен, что не далее, как к вечеру принесёт царевичу желанную весточку. Но судьба располагает людьми, и часто малые причины мешают исполнению великих замыслов. Спеша к тому месту, где произошёл случай с царевичем, князь Агадар-Ковранский не разбирал, кто ему попадётся навстречу. Он пошёл пешком, рассчитывая, что так скорей доберётся до места, и шёл без разбора и толкал всех, кто мешал ему.
Вдруг ему попался какой-то высокий человек в нерусском одеянии.
Князь Василий и его толкнул довольно грубо, так что встречный даже пошатнулся.
— Ты чего, пёсья кровь, без толку тычешься? — раздался как будто знакомый Агадар-Ковранскому голос. — Вот я тебя, лайдака, выучу! — И в тот же момент здоровенный сокрушительный удар по уху свалил его с ног.
В следующий момент князь Василий уже был на ногах и, хрипло ревя, как разъярённый зверь, выхватил из-за сапога нож и кинулся на обидчика. Однако удар, ещё более сильный, чем первый, пришедшийся уже ниже виска, свалил его с ног и лишил чувств.
Когда через несколько времени князь Агадар-Ковранский очнулся, то он был уже крепко-накрепко связан, лучше сказать — весь обмотан верёвками, и его куда-то везли в закрытом возке. Во рту его был кляп, так что он даже и мычать не мог. Но его уши оставались свободными и он ясно слышал, что вокруг него раздавалась польская речь. Однако и это не давало ему никаких объяснений.
Его куда-то привезли, закутали ему голову и понесли на руках. Несли долго. Князь Василий чувствовал, что вокруг него пахнет погребной гнилью и сыростью. Наконец он очутился в каком-то подземелье. Тут ему голову раскутали. Он увидел чужих, незнакомых людей, а среди них — коваля с молотком и цепями. Кричать он не мог даже тогда, когда его оковали цепью вокруг пояса и вокруг горла и концы цепи оказались заклёпанными в железное кольцо, укреплённое в стене. Лишь тогда ему были развязаны руки и рот.
Из толпы выступил тот самый высокий человек, который побил его при встрече на улице. Князь Василий теперь узнал его. Это был тот самый литовец Руссов, которого он видел в свите пана Мартына Разумянского при встрече-поединке в придорожном посёлке.
— Ты — пёс смердящий, — заговорил громко Руссов, — и хотел укусить господина. Так тебе не следует на свободе гулять, а на цепи сидеть. Вот и посиди, пока на смилуется над тобой господин. Псу и житьё псовое. Лай, сколько угодно, но, если твой лай надоест, ты будешь бит, а смотреть за тобой вот он будет! — и Руссов указал на выступившего вперёд сумрачного богатыря-парня.
Князь Василий сейчас же узнал его и на душе у него стало неловко. Этим парнем был лесовик Петруха, мстивший ему за свою загубленную сестру.
Князь понял, что поручения царевича теперь ему не исполнить.
Более четырёх лет просидел на цепи несчастный князь Василий. Только его титанически-могучее здоровье могло выдержать адские муки! Трудно и вообразить, как он не сошёл с ума. Во всяком случае, это была месть более ужасная; чем смерть. Уже убийственно было само сознание того, что великая избавительница — смерть — не приходит, и нет никаких средств призвать её с её великою тайною.
Иногда в подвал спускался пан Мартын Разумянский. С изобретательностью "цивилизованного" человека, он всячески издевался над бессильным пленником и всегда заканчивал свои издевательства ударом плети, с которой приходил к несчастному князю.
Это было страшной, невыносимой пыткой, но князь Василий всегда переносил её молча; зато, когда Разумянский уходил, и шум его шагов затихал, он разражался диким рёвом и бился на своей цепи, как сумасшедший.
Удивляло его только то, что приставленный к нему стражем Пётр вовсе не пользовался своим положением, чтобы мстить ему за прошлые обиды, а был добр и ласков по отношению к нему. Никогда не вспоминал он о своей замученной сестре, а напротив того, всячески старался, конечно по-своему, облегчить пленнику его существование. Это было единственное существо, которое хорошо относилось к князю Василию в тяжёлые для него годы. Обиженный князем Василием лесовик и спас его.
— Вот что, князь Василий Лукич, — как-то особенно внушительно сказал он ему однажды, — не может моя душа более терпеть, чтобы польское отродье православного терзало. Довольно тебе, как псу, на цепи сидеть!
— Избавь, освободи меня! — взмолился Василий Лукич. — Ничего для тебя не пожалею.
Петруха как-то особенно усмехнулся, а затем произнёс:
— Сестры-то замученной всё равно не вернёшь мне. Да и не нужно мне никакого твоего награждения. Сестра мне, тобой замученная, почитай каждую ночь снится и всё за тебя просит. И вот на её просьбы я и склонился. Освобожу я тебя, благо время для того выпало приспешное — нет наверху никого из поляков. Удирай с цепи! Да, вот что. Поди, знаешь на Москве бояр Милославских? Так вот допреж всего к ним лыжи навостри. Они тебя помнят и помочь тебе хотят. К ним и иди!
— А ты? — робко спросил князь Василий.
— Что я-то?
— Здесь останешься?
— Обо мне какая тебе забота? — снова мрачно усмехнулся Петруха. — Заботься о своей голове…
Он ушёл, оставив князя Василия в смутном ожидании свободы.
Петруха исполнил всё, что сказал. Спустя несколько дней он разбил цепи и, выведя князя, одел его с ног до головы вместо обветшавших лохмотьев в новое добытое им платье. Он сам проводил его до палат бояр Милославских и здесь сумрачно простился с ним.
— Не поминай меня лихом! — сказал он князю на прощанье. — Бог даст, больше не встретимся…
С этими словами Пётр быстро отошёл прочь, оставив князя Василия одного.
XLVIII
ПОД ВЛАСТЬЮ ЛЮБВИ
Милославских князь Василий был встречен, как жданный гость. Братья, и в особенности на первых порах Дмитрий, окружили его всяческим уходом. Агадар-Ковранскому казалось, будто и они пришли в великое негодование, когда он рассказал им про своё ужасное заключение.
— Что и говорить, — сказал старший Милославский, — теперь полякам большая воля. В кабале у них московское государство; что хотят они, то и делают.
