Старый Велемир оказался в большом затруднении. Оба старейшины были люди важные, и принять одного раньше значило бы обидеть другого.
А это в любом случае было опасно. Однако старик нашёл-таки выход из этого положения, разрешив Гостомыслу повидаться с узником Святогором.
Этого, главным образом, и добивался умный Гостомысл. Он нарочно выбрал такое время, когда к Велемиру прибыл ильменский родовой старейшина, понимая отлично, что в другом случае Велемир откажет ему в свидании с любимым племянником.
Свидание родичей было трогательное.
С криком радости кинулся на грудь к Гостомыслу юный Святогор. Дядя нежно прижал его к себе.
— Наделал же ты беды! — покачал головой Гостомысл, когда схлынули первые проявления радости.
— Дядя, не упрекай меня! Я не помню и сам, что было со мной...
— И не думаю упрекать. В молодости я и сам поступил бы так же! — улыбнулся новгородский посадник. — Это я к тому говорю, чтобы ты подумал, как из нынешних бед выпутаться.
— Эх, кабы были здесь Рулав да его товарищи!.. — вздохнул юноша. — Они бы меня не выдали...
— Будто? — усмехнулся Гостомысл. — Ты на них что-то надеешься очень... Разве пойдут они против Велемира?
— Прежде не пошли бы, а теперь пойдут... Подбил их Рулав уйти к норманнам. Он и поведёт их за Нево в фиорды. Так чего же им опасаться?.. Велемир для них теперь не угроза. Стемид тоже пойдёт с нами.
Гостомысл задумался:
— За чем же у них остановка?
— Ладей мало... Будь ещё две-три ладьи, давно бы и ушли они.
— Вот бы тебе с ними...
— Нет... Любуша... Я не могу её покинуть.
— Ну что там Любуша! Жизнь твоя в опасности.
— Нет, дядя Гостомысл, не говори так... Без Любуши мне жизнь не в жизнь. Всего она мне дороже на свете... — Святогор сжал кулаки. — О, этот проклятый Вадим! Я убью его! Только бы нам встретиться!.. Мы сведём наши счёты.
— Погоди! Сам спасись сперва! — заметил Гостомысл.
Он как будто не вышел ещё из своей задумчивости и, поговорив немного с племянником, ушёл, оставив того в некотором недоумении.
Очевидно, в голове у посадника составлялся некий план.
Велемир, между тем, вёл беседу с Володиславом. Разговор шёл далеко не из приятных для старейшины.
— Нет, жрец, ты как хочешь, но кончай это дело! — говорил Володислав. — Ты его начал с твоим Перуном, ты и распутывай... Сын у меня один остался... Он сохнет по этой девушке, и я вовсе не хочу, чтобы мой Вадим из-за неё умер.
— Так что же делать?
— Твой Перун давно уже требует жертв. Вспомни, когда приносил ты последние...
— Значит, ты хочешь, чтобы Любуша была принесена Перуну в жертву?
— Да, хочу! — холодно ответил Володислав. — Девок красивых на Ильмене много. Каждая из них с радостью пойдёт за моего сына... Не будет её — и Вадим успокоится. Погорюет день-другой, и скорбь его пройдёт.
— А Святогор?
— Святогор? Ты, кажется, боишься, жрец, этого мальчика?
— Сейчас не боюсь... Но этот мальчик становится мужчиной... Его любят в родах. И ты наживёшь в нём непримиримого врага...
— Стыдись, Велемир. Если ты страшишься этого дерзкого солевара, то отдай его мне. Я, поверь, сумею управиться с ним... Или ты, может быть, жалеешь его?
— Давно уже прошло то время, когда моё сердце было доступно жалости. Окаменело оно теперь. Но я вижу грядущее... Печать величия ясно видна на челе этого юноши. О, много-много бед принесёт он берегам Ильменя!..
— Тем скорее следует избавиться от него.
— Волю богов не переступишь, — печально покачал головой жрец.
— Вижу, что стар ты стал! — сверкнул глазами Володислав. — Делай, впрочем, как знаешь... Мой род силён. И я нисколько не страшусь твоего солевара. Только избавь от этой любви моего сына, покончи с Любушей...
— Да будет так! — наклонил голову Велемир.
— К тебе, я вижу, идёт Гостомысл. А я не хочу с ним встречаться. Выпусти меня другим ходом, — велел старейшина.
Едва он успел выйти, как в горнице уже был Гостомысл. Он с почтением поклонился верховному жрецу.
— За племянника просить пришёл? — сурово спросил тот.
— Молод он, отец Велемир, пылок, горяч. Вспомни себя молодым. Разве ты не был таким же?
— Не проси меня. Ослушник и отступник от веры в богов должен погибнуть.
— Но ведь эта только вина и есть за ним. Перун не только грозен, но и милостив. Я принесу ему богатые жертвы...
— Что же ты хочешь? — вдруг смягчился старый жрец.
— Не много, отец Велемир, очень не много... Ты говоришь, что мой Святогор отступник от Перуна, так пусть его уходит из земли славянской, пусть ищет себе других богов, какие ему более приятны... Не всё ли равно Перуну и тебе, если Святогор не умрёт, а исчезнет из наших мест навсегда. Я же принесу богатые жертвы!.. — с нажимом повторил Гостомысл.
— Хорошо. Но как это сделать?
— На Варяжке затевается поход в Скандинавию. Всё равно этих молодцов не удержишь. Кроме того, в Новгороде гостят норманнские гости... Они тоже собираются к себе. Пусть мой Святогор и уходит с ними.
Велемир поник головой.
«Воля богов всё равно неизбежна... Святогору суждена свыше долгая и славная жизнь, — пронеслось у него в голове. — Это я и вижу, и знаю. Не даром столько лет я прожил на свете. Судьбы не избежишь... Лучше взять жертвы — Гостомысл не поскупится!»
— Я согласен! — молвил, наконец, он. — Надзор за твоим племянником будет ослаблен. Пусть он уходит со своими солеварами и не попадается больше. Ты же, посадник, не забудь о дарах и жертвах...
И жрец отпустил Гостомысла жестом.
31. Судьба
От судьбы не уйдёшь.
Пословица
сe очи выплакала Любуша в ожидании решения своей участи. Не за себя она мучилась тоской — за любимого Святогора. Что с ним? Жив ли он?.. Вот что более всего беспокоило несчастную девушку.
Она плакала, но слёзы не могли облегчить её горе.
Несколько дней уже прошли с тех пор, как Святогор оказался схвачен во время отчаянной попытки освободить Любушу, и ни одной весточки о нём не пришло к ней.
Из родного селения её перевели на Перынь. И здесь она заключена была в просторной, крепко запертой избе, которую надёжно охраняла стража.
Любуша была бы бесконечно счастлива, если бы знала только, что Святогор... так близко от неё... Но она этого не знала.
