Всё затихло.
— Скандинавия оскорблена. Знаете ли вы это? — дрожащим, но всё-таки сильным ещё голосом заговорил Бела. Ходили наши мужи для честного торга на славянское озеро Ильмень. В мире жили они со всеми родами славянскими, меча не обнажали они там. И вдруг, словно звери лютые, накинулись на мужей наших славяне ильменские, смертным боем побили их, потопили ладьи и разграбили все товары... Никогда не терпели такого позора наши воины, и ни одна капля их крови не осталась без отмщения! Что теперь делать, как поступить? Оставить ли кровь нашу без отмщения или пойти походом на дерзких?
Тинг заволновался.
— Месть! Месть! Смерть им!..
На середину круга выступил один из престарелых соратников Белы.
— Верно, верно ты сказал, наш конунг! Ни одна капля крови нашей не должна оставаться без отмщения... Мы должны пойти войной на славян. Много морей бороздят наши славные суда, знамёна наши развеваются по всему миру. Рим и Византия дрожат перед нами. А тут, по соседству с нами, жалкие, разрозненные народцы с дерзостью попирают нашу славу, осмеливаются поднимать на нас вооружённую руку... Нужно научить их уважать нас. Объяви скорее поход, конунг, и все мы, как один человек, отправимся за тобой.
— Так! Так! — послышалось со всех сторон. — Прав Бьёрн. На Ильмень! На Ильмень!..
Страсти разгорались. В общем гуле трудно было разобрать отдельные слова; каждый кричал, что ему приходило в голову. А Бела с удовлетворением подмечал, что тинг готов принять поход на приильменские земли.
— Но кто же поведёт нас туда? — раздался вопрос, когда общее волнение несколько улеглось.
— Кто же, как не Святогор! — убеждённо воскликнул Олоф, стоявший в первых рядах собрания.
— Молод он ещё!
— Зато знает страну. Ему все дебри славянские известны.
— Оттуда вышел!
— Святогора! Святогора! — поддержала молодёжь.
— Его! Его вождём! — присоединились сторонники Белы и Олофа.
— Чем Святогор не вождь? — выступил один из дроттов. — Разве не берсерк он? Разве не известна нам его храбрость? Разве не знаем мы его умение вести дружины?
Тинг смолк. Выбор вождя был делом более затруднительным, чем решение о походе. Среди собравшихся стояло немало опытных, поседевших в битвах воинов, но все понимали, что за Святогора говорит знание приильменской страны, а это для вождя крайне важно.
После недолгих переговоров тинг избрал вождём дружин Святогора — с тем только, чтобы другие начальники были избраны из числа морских конунгов и ярлов.
Святогора под бряцанье мечей подняли на щиты. И старый дротт надел ему на руку кольцо клятвы.
— Мужи скандинавские! — горячо воскликнул молодой вождь. — Обещаю вам пройти из края в край землю славянскую, нагрузить ладьи ваши несметной добычей. Я скорее погибну на поле битвы, чем вернусь сюда побеждённым!..
С криками восторга встретили собравшиеся слова варяга.
Этим тинг и закончился. Поход на Ильмень был объявлен. Начались приготовления к нему.
4. Неурядицы
а Ильмене, однако, и не думали о тех печальных последствиях, которые должна была повлечь за собой безумная выходка Вадима...
Слишком уверены были в своей безопасности славяне.
— К нам сюда чужая птица не залетит, чужой зверь не забежит, — говорили в родах, когда пришли первые тревожные вести из-за Нево.
Мало того!.. В трудную минуту, — когда грозило серьёзное нападение извне, — приильменские славяне вместо того, чтобы сплотиться в единое целое, вдруг завели отчаянные споры.
Дело в том, что многие из приильменских родов имели большие выгоды от сношений с норманнскими купцами. К приезду их заготовили множество мехов. Родичи предполагали променять их на привезённые гостями товары, но гости были перебиты Вадимом, и всё заготовленное в родах осталось без сбыта.
По всему Ильменю громко обвиняли Вадима. Вражда, дотоле скрытая, вдруг прорвалась наружу, и на молодого старейшину со всех сторон посыпались упрёки и проклятия.
— Что же он с нами делает! — говорили повсюду. — Точно лютый волхв перынский засел на Ильмене!
— Именно волхв! Никого не пропускает, всех без разбору грабит...
— Унять бы его!..
Но таких смельчаков не находилось.
Более всех волновались приписанные к Новгороду пятины. У них всё-таки был оплот, на который они могли положиться, искать у него защиты, а потому в пятинах и толки раздавались громче, и возбуждение выражалось определённей.
— Чего смотреть! Идём бить челом Новгороду! — кричали на пятинном вече.
— Пусть заступится за нас! Мы ли ему не плательщики!..
— Прикончить бы этого негодяя — вот и всё! — советовали более отчаянные.
— Как его достанешь-то? Засел в своём гнезде и знать ничего не желает!.. Если не у Новгорода, так у кого же нам защиты искать?
Следствием всего этого было то, что в один прекрасный день посланные от всех пятин явились в Новгород и потребовали веча.
Гостомысл, хотя по-прежнему был новгородским посадником, был уже настолько слаб, что даже на вече выходил редко.
Его обычно заменял кто-нибудь из старших бояр.
Так было и на этот раз. Но заменявший мудрого Гостомысла боярин оказался человеком недальновидным и чрезмерно горячим.
Вече весьма нетерпеливо и без особенного внимания выслушало жалобы посланцев.
— Так чего же вы хотите от нас?
— Защиты и справедливости!
— Посмотрю я на вас, — повёл к посланцам речь заместитель Гостомысла, — и сами вы люди крепкие, могучие, и много вас в пятинах, а не умеете вы за себя постоять! Одно только — испугались! Ишь какого страху нагнал на вас Вадим!..
— Что же нам делать? — закричали сразу несколько голосов.
— Что делать? Вы сами должны это знать... Есть у вас мечи и секиры, вот и отбивайтесь сами. Зачем вече попусту беспокоить?
Поникли головами посланцы пятин. Не такого ответа ждали они от Новгорода. Думали, что ближе к сердцу примет их горе новгородское вече...
Когда разошлись они и порассказали в своих родах о происшедшем, там пришли в недоумение.
— Что же! Коли новгородское вече так хочет, пусть так и будет! — решили в родах.
Вадиму готовился грозный отпор. Родичи вооружались, поджидая только удобного случая начать сводить счёты с наглецом.
И Вадим очень скоро предоставил родам такой случай. Из одного приильменского рода он похитил девушку.
