Попятно, с какой ненавистью относился народ к таким христианам. Но отцы-миссионеры принимали всех без разбора в свою паству. Качество новообращённых было для них не важно, им нужно было только количество, и им они могли всегда похвастать...
Не так действовали православные пастыри в Китае и там, где были православные церкви. Они никого не звали к себе, не старались во что бы то ни стало обратить кого-либо в православие. Даже тех, кто приходил сам, они допускали к крещению только после строжайшего испытания. Пропагандой православия никто из них не занимался, а скромно служил примером и образцом к тому, кто принял православную веру не из-за выгоды, а по глубокому внутреннему убеждению.
У католиков в Пекине были три больших собора: Бей-Тан — в северной части города, Душ-Тан в восточной и Нань-Тан — в южной. Первый из них оказался настоящей неприступной крепостью, снабжённой громадным количеством оружия, боевых запасов и провианта. Католический епископ Пекина монсиньор Фавье оказался человеком предусмотрительным и заблаговременно приготовил всё к осаде.
Зато сам европейский квартал казался совершенно беззащитным. Единственным укреплением его являлась уверенность его обитателей в том, что никто из китайцев не осмелится даже приблизиться с враждебным намерением к жилищам европейцев. Укрепление не особенно падежное!
Пока не начались ещё открытые нападения, дипломатический корпус ежедневно собирался на совещания для обсуждения положения. Говорили горячо и красноречиво, каждый вопрос обсуждался всесторонне. Особенно с увлечением говорилось на тему о том, что ждёт Китай в будущем, когда подойдут европейские армии... Из красноречия, впрочем, мало выходило толка. Когда через цунг-ли-ямень было послано императрице Тце-Хси письмо с предложением принять меры к прекращению беспорядков и с указанием на могущие произойти политические осложнения, последовал ответ, что письмо «принято к сведению», и только... Очевидно, всё дело ограничилось пустой формальностью, слишком при таком положении дела отдававшей злой иронией...
Но, несмотря на всё это, надежда не покидала никого из обитателей европейского квартала.
— Бояться нечего! — говорили там. Нэ-Ши-Чен разгонит бунтарей...
На императорские указы, которыми боксёрские действия одобрялись, мало обращали внимания. Ждали, что будет делать Нэ-Ши-Чен.
Наконец этот генерал подошёл к станции Ань-Тин и принялся разгонять боксёров, скапливавшихся там с очевидным намерением действовать одновременно и против европейцев в Пекине, и против Тянь-Цзиня.
— Ура! Победа! — ликовали в европейском квартале. — Кто будет теперь сомневаться в искренности правительства! Этих негодяев-боксёров стали разгонять и разгонять...
Что могло быть более убедительным? Теперь даже и пессимисты примолкли... Но, увы! Снова горькое разочарование ждало всех, кто только что так положился на правителей Китая... Нэ-Ши-Чен за свою победу над боксёрами получил строгий нагоняй, и ему приказано было убраться в место постоянной его стоянки — в местечко Лу-Тай, близ Тянь-Цзиня.
— Что же это такое? — заговорили окончательно теперь перепуганные дипломаты. — Чего хотят от нас китайцы?
— Разве это не ясно из того, что они проделали до сих пор? — ответил на один из таких, случайно обращённых к нему, вопросов японский капитан Аидо, недавно появившийся среди европейцев Посольской улицы.
— Чего же?
— Они хотят, чтобы все иностранцы оставили навсегда Китай.
— Зачем это им нужно?
— Они находят, что прежде, когда европейцев среди них не было, они жили более счастливо, чем теперь. Есть и другая причина. Не все из высокопоставленных людей Китая руководятся только одним этим соображением. В высшем совете и в цунг-ли-ямене есть вполне просвещённые люди, вовсе не считающие, что прежнее их изолированное положение было хорошо...
— Тогда чего же они добиваются?
— Они, эти просвещённые китайцы, безусловные патриоты. Европейские захваты последних лет убедили их в том, что иностранцы решили разделить Китай между собой. Это убеждение заставило их примкнуть к партии противников европейцев. Они готовы на самые крайние меры, но никогда добровольно не подчинятся разделу.
— Что же нам делать? Ведь нельзя ждать, когда боксёры явятся и станут нас резать!
— Конечно, нельзя!.. Следует принять меры к самозащите, к защите женщин и детей... Ждать не нужно, пока настанет последний момент. Пока есть силы защищаться, надежды терять нечего...
Так могли говорить только японцы, давно уже готовые ко всему и, мало того, ждавшие этого ужасного взрыва, чтобы извлечь из него для себя пользу...
Смятение всё росло. Приходилось страшиться за женщин и детей. Теперь воочию было видно всё коварство китайских правителей, всё их вероломство. В довершение всего, они свою дерзость простёрли до того, что осмелились напустить боксёров на деревушку Дунь-О-Дунь, всё население которой было православное. Туан, очевидно, забылся. Успеха пока не было, но зато он видел, что все иностранцы Пекина были беззащитны. Русские не уходили. Стало быть, и они становились такими же врагами Китая, как и все остальные. Тогда забывшийся организатор кровавого дела осмелился бросить вызов и России. Боксёры явились в Дунь-О-Дунь. Началось избиение православных. Одним из первых погиб священник отец Митрофан Цзи, погиб смертью мученика... Это был природный китаец, но столь проникнутый верой, что принял смерть от рук своих озверевших соотечественников, не подумав даже, что отказом от православия он может спасти себе жизнь.
Вместе с отцом Цзи погибли в Дунь-О-Дуне катехизатор Павел Вань, учитель Иннокентий Фань, метеоролог Пётр Ли, типограф Капитон Инь, все пономари, все певчие. Зверски убита была вместе со своими ученицами и призреваемыми в богадельне старшая учительница женской школы Ия Вень...
Эти имена навсегда останутся в истории православия как имена людей, непоколебимо верных своим убеждениям и принявших мученическую кончину, но не отказавшихся от них.
Православный храм, построенный с таким трудом, школа, богадельня, все жилища причта были разрушены и сожжены.
Думал ли преосвященный Флавиан
[34], когда, будучи начальником пекинской духовной миссии, он с величайшим трудом создал православную общину, что её постигнет такая участь?..
Сожжением православного храма в Дунь-О-Дуне впервые были затронуты в Китае русские интересы. Ждать долее было нечего. 27-го мая русский посланник отправил в Петербург телеграмму, в которой доносил, что ввиду явного нежелания китайского правительства принять меры к прекращению беспорядков он признает роль свою здесь оконченной и считает необходимым для восстановления спокойствия ввести в Пекин иностранный оккупационный отряд.
XVI
ГОРЕ-СТРАТЕГ
лазом не окинуть равнины. Всюду поля, заросли. Среди них голубой лептой извивается речка. Это — Пей-хо.
