Снова разместились в вагоны, поезда тронулись далее.
Двигались медленно. Машинисты вели первый поезд с большой опаской, зорко глядя вперёд.
У Ян-Цуна, большой станции, вправо от неё, что-то белело. Пригляделись — это был китайский лагерь. Поднялась было тревога. Солдаты схватились за ружья, стали примыкать штыки. Однако в китайском лагере всё было спокойно. Никто там не шевельнулся даже, когда проходили поезда с европейцами. В вагонах все просто диву давались. Скоро загадка объяснилась... Лагерь, мимо которого проходили поезда, был занят войсками Нэ-Ши-Чена!
— Не стоило тревожиться! — начались разговоры. — Это — «наш»!
Действительно, храбрый китайский полководец не имел ни малейшего желания ратоборствовать с европейцами. Незадолго до выхода Сеймура из Тянь-Цзиня он через полковника Воронова просил германского и других консулов оказать ему покровительство, если он впадёт в немилость, когда не исполнит распоряжения своих начальников об отступлении. Конечно, недостатка в обещаниях не было, и генерал спокойно пропустил мимо своего лагеря освободителей. Мало того, из окон вагонов у самого полотна видны были трупы боксёров, перебитых его солдатами.
До Ян-Цуна поезда добрались благополучно. Но зато после этой станции картины резко изменились. Телеграфных столбов вдоль пути уже не было. Они были спилены и унесены вместе с проволокой далеко в сторону. Здесь, похоже, работали уже опытные люди. Повреждения пути становились всё серьёзнее, поездам приходилось останавливаться всё чаще. И каждый раз отдавалось Сеймуром приказание:
— Чинить!
Когда наступила ночь, еле-еле добрались до станции Линь-Фо.
Хвалёное слово впрок не пошло.
Сеймур категорически заявил, что эту ночь
[35] он проведёт в Пекине. Истинно вышло по пословице: «Не хвались, едучи на рать»...
XVII
НЕУДАЧА
транна мальчишеская самоуверенность серьёзных, казалось бы, людей в таких делах, когда речь идёт о жизни и смерти...
Ничего не могло быть легкомысленнее. «Умные» европейские люди, эти величайшие стратеги на бумаге и в тиши своих кабинетов, словно целью себе поставили не спасать тех, кто с страстным нетерпением ожидал их в Пекине, а самим себе устроить ловушку.
Все десанты были налегке, запасы провизии взяты были с собой ничтожные — на двое, на трое суток, и то на последний срок захватили только те, кто был подальновиднее. Не один провиант был в «умалении». Самонадеянность Сеймура оказалась так велика, что, отправляясь вглубь возмутившейся страны, он боевые запасы захватил также в ничтожном количестве — всего по 200—250 штук на человека.
Не было обоза, не было лошадей. Вторжение в охваченную пламенем народного возмущения страну казалось Сеймуру какой-то увеселительной поездкой. О сухопутном походе он и не думал. Стоило сесть храбрым воинам в поезд, машинисту дать свисток и открыть регулятор, чтобы всем освободителем очутиться в Пекине. Ну, там могут быть кое-какие повреждения пути, так на этот случай захвачены были мастера и материалы. Исправить замеченные повреждения можно быстро. Не взяли с собой ни карт, даже железнодорожных, ни людей, которые были бы знакомы с местностью. Зачем всё это?.. Освободители были уверены, что — самое позднее — через сутки они будут в хорошем помещений пекинских миссий, и потому решительно ничего не желали предусматривать.
И вот, вместо ночёвки в Пекине, им пришлось застрять около уничтоженной боксёрами, забытой Богом железнодорожной станции.
Однако счастье не совсем отвернулось от этих горе-воителей... Именно в эту ночь, когда они уже начинали понимать весь ужас положения, в которое поставив их Сеймур, соединительный отряд догнал поезд с русскими чудо-богатырями. Теперь «освободители» воспряли духом. Раз прибыли русские — все они могли быть уверены, что, по крайней мере, «честь оружия» будет сохранена...
Громкими «ура», полными восторга и надежды на благополучный исход освободительной экспедиции, встречены были русские солдаты, когда они вышли из вагонов. Словно само мужество явилось в лице их. На немцев обращали меньше внимания, хотя по численности они были вторыми в отряде
[36]. Русских окружили со всех сторон. Французы и американцы стремились пожимать им руки, называя их славными боевыми товарищами. Даже англичане и те изменили своему обычному равнодушию и восторженно приветствовали русаков.
Ещё бы! Ведь это были первые воины в мире, умевшие только побеждать или умирать. В них был залог дальнейшего успеха.
У Сеймура собрался военный совет. Были голоса за возвращение обратно, но одержало верх мнение продолжать путь.
— Ясно, что хотели остановить нас на полпути! — говорили на этом совете. — Не так же безумны китайцы, чтобы в самом деле испортить весь рельсовый путь вплоть до Пекина... Немного погодя мы найдём неповреждённые рельсы и завершим движение без всяких препятствий.
Однако опыт показал, что наугад действовать не приходится. Даже русские согласились с тем, что их родимые «авось, небось да как-нибудь», так часто их выводившие из труднейших положений, могут не беспокоиться приходить им на помощь.
Послана была английская рота на разведку. Вот вернулись разведчики и доложили, что за этой станцией на большом расстоянии даже и следа нет рельсового пути. Рельсы и шпалы были не только сорваны, но и убраны.
— Всё равно! — воскликнул расхрабрившийся после прибытия русских чудо-богатырей Сеймур. — Мы не отступим до тех пор, пока можно будет пройти, хотя шаг вперёд! На нас смотрит вся Европа.
Спорить не стали.
Сейчас же отправили вперёд рабочих — русских, которые должны были но возможности исправить путь. Ночь и день продолжалась работа, живая, дружная. На безлюдной равнине так и звенела молодецкая русская песня. С ней работа кипела. Поезда могли двигаться, и 31-го мая они дошли до станции Лонг-Фанг, предпоследней от Пекина.
До столицы Китая было рукой подать — оставалось 30 вёрст...
Теперь уже никто в освободительном отряде не сомневался, что он скоро, очень скоро будет в Пекине и вырвет попавших в западню людей, напрасно томившихся там в мучительном ожидании.
— Только бы дойти! Только бы успеть вовремя! — толковали в русском отряде.
— Успеем! Тридцать вёрст — плёвое дело.
