— Придёт, придёт, — крикнул тот, приподнимаясь с ложа, на котором лежал до тех пор, — а каково томиться муками ожидания.
— Всякое ожидание учит мудрости.
— Знаю, знаю! Но что поделаешь, когда тоска лютой змеёй грызёт сердце. Ярополк, Рогвольд! Они теперь беззаботно наслаждаются счастьем.
— И гордая Рогвольдовна готовится разуть сына королевы Предславы! — вдруг раздался тихий, неприятный, похожий на шипение змеи, голос, заставивший всех троих гостей быстро вскочить со своих мест.
Кроме них, в покое был теперь низкий сгорбленный старик в белом, ниспускавшемся до пят одеянии. Никто из гостей даже и не заметил, как он появился здесь, и его вмешательство в разговор стало полнейшей неожиданностью. Старец этот, несмотря на свою наружную дряхлость, выступал твёрдой поступью. В правой руке у него был длинный жезл, заканчивавшийся золотым изображением конской головы, но опирался на него старик легко, почти не касаясь его нижним остриём пола. Голова, впавшая глубоко между плечами, однако, держалась твёрдо. Глаза смотрели выразительно и, несмотря на преклонный возраст старика, всё ещё сохраняли свой блеск. Череп был совсем гол, только на висках и затылке виднелись пряди седых редких волос. Длинная, ниже пояса, вся седая борода, падая на белую, как снег одежду, почти сливалась с нею. Голос старика, хотя он говорил тихо, звучал твёрдо и непреклонно.
— Великий отец Бела, — воскликнул, увидав старца, Освальд вдохновенный любимец грозного Святовита!
С этими словами ярл, низко, коснувшись рукою до пола, поклонился старику. Поклонился и Добрыня, но поклонился степенно, даже важно, с чувством собственного достоинства. Зато Владимир, услыхав имя грозного Святовитова жреца, вдруг бросился к нему и торопливо заговорил несколько взволнованным голосом:
— Так вот каков ты, великий отец, чья воля держит в своих руках всё побережье Варяжского моря! Привет тебе, великий, привет мой! Будь здоров долгие ещё годы, и да прославит грозный Святовит тебя своею помощью!
Владимир с пылом схватил руку старца и, наклонившись всем корпусом, положил её себе на голову.
На лице Белы промелькнула тень удовольствия. Поступок молодого славянского князя пришёлся ему по душе. Он не сразу отнял свою сухую руку с головы Владимира и несколько раз ласково провёл ею по его русым кудрям.
— Привет мой и тебе, Красное Солнышко! — голосом, утратившим шипение, произнёс он. — Великий Святовит благославляет твой приход ко мне. Я уже вопрошал его, и он мне сказал, что ты благословенный гость в его чертогах. И вот я, смиренный исполнитель воли всемогущего божества, сам явился к вам, дабы возвестить вам милость Святовита.
4. БЕЛА
ела протянул руку Владимиру и с его помощью дошёл до широкого, устланного мягкими звериными шкурами ложа.
— Сядь, сын мой, около меня, — по-прежнему ласково проговорил он, — твои кудри так мягки, что моя старая рука отдыхает, касаясь их. Садитесь и вы, могучие витязи, — кивнул старик в сторону Добрыни и Освальда, — я хочу говорить с вами, и помните, что моими устами будет предлагать вам свою волю сам великий и могущественный Святовит.
Глаза Добрыни как-то странно блеснули при этих словах Белы. На мгновение в них отразилось не то недоверие, не то насмешка. Как будто Владимиров дядя хотел сказать: «Знаем мы, как ваши боги говорят вашими устами! У нас в Киеве жрецы Перуна вот так же нам говорят! Стоял за шкурами да подслушивал, вот и появился, словно из-под земли! Да впрочем, говори, только бы для племянника польза была. А там мы и сами посмотрим, как нам с тобой говорить, теперь же твой верх!»
Старый Малкович, как и большинство славянских витязей, был совершенно равнодушен к верованию в созданных народом богов. Слишком он много перевидал на своём веку. Славянский Перун, прибалтийский Радегаст и Сварог, арконский Святовит, норманнский Один: что ни народ, то бог! Всем им где же верить, так пусть уже старики да женщины к этим созданным человеческими руками богам прибегают, а храбрый витязь больше на свой меч должен надеяться. Но вместе с тем Добрыня знал, что всюду жрецы выступают как умнейшие люди, великая сила, и потому раздражать их да перечить им опасно, особенно тогда, когда приходится обращаться к ним с важными просьбами. Поэтому он только вздохнул и опустил глаза, боясь выдать их блеском свои мысли.
Бела между тем продолжать ласкать Владимира, опустившегося к его ногам.
Сгорбленный, отживший свой век старец и молодой, полный жизни красавец составляли чудную группу. Даже суровый Освальд невольно залюбовался ею и воскликнул:
— Да поразит меня свирепый Локки
[40], если я когда-нибудь слышал, чтобы великий Бела так принимал кого-то из своих гостей!
Бела поднял на него глаза и чуть заметно улыбнулся.
— Я слабый исполнитель воли божества, — произнёс он.
— Так, стало быть, твой Святовит благосклонен ко мне! — вскричал Владимир.
— Я уже сказал, — ответил Бела, — что твой приезд приятен Святовиту.
— Тогда он поможет мне вернуть стол моего отца и отомстить за брата!
Бела покачал головой.
— Увы! Я не могу ещё сказать тебе, сын мой, этого.
— Отчего, отец?
— Я вопрошал Святовита лишь о твоём прибытии на Рюген.
— Тогда спроси его скорее. Спроси, отец, я принесу, какие ты назначишь, жертвы, твоему богу. Ах, отец, как тяжело знать, что кровь остаётся неотмщённого!
— И обида тоже! — тихо сказал Бела.
— Ты о Рогвольдовне? — вспыхнул Владимир, и глаза его загорелись диким огнём. — И сюда уже дошли вести о моей обиде? «Сына рабыни разуть не хочу!» О-о-о! Змея лютая! Она ужалила меня в сердце, и боль не прошла ещё. «Сына рабыни!» Моя мудрая бабка называла мою мать дочерью, мой отец не имел после неё других супруг. Рабыня! Слышишь, дядя? Рабыня! Ты тоже раб? И кто говорит это? Дочь чужака, пришедшего неведомо откуда. Ведь землю кривичей из милости Ярополк-братоубийца дал Рогвольду во владение, а я князь по рождению. Сын рабыни! Да все они кровью, жизнью своей поплатятся за эти слова!
В сильном нервном возбуждении Владимир вскочил на ноги и теперь, тяжело дыша, стоял перед Белой. Лицо его так и пылало, глаза горели, гнев всецело овладел им. Бела и Освальд любовались молодым князем. Добрыня, казалось, совершенно равнодушно смотрел на племянника.
— Ты, войдя сюда, — продолжал Владимир, обращаясь к Беле, — сказал: братоубийца Ярополк берёт за себя супругой Рогвольдовну. Так я скажу, что этого не будет!
— Кто же помешает им? — спросил Бела.
— Я!
— Ты? Уж не один ли ты пойдёшь на полоцкого и киевского князей?
