— Не хотел бы я твоей гибели, князь, — грустно покачал головой Зыбата, — но не хотел бы, чтобы и кровь брата твоего легла на тебя. Оба вы мне дороги, обоих я вас с малого детства своего помню и тяжко мне знать, что брат на брата идёт, что злое дело должно совершиться. На Руси нашей и так уже худого много, и без того в народе везде предательство, убийство, а тут вот ещё и такое произойдёт, по княжескому примеру и народ пойдёт, а это, Владимир Святославович, тяжёлое дело.
— Кто тебе сказал, что Владимир Ярополка убить ищет? — вдруг грубовато, добродушно засмеялся Добрыня. — Никогда Владимировой руки на брате не будет, в том я тебе порукой.
— Ну, зачем же тогда в Родню идти?
— А вот зачем! Распря между ними идёт. Будто ты того не ведаешь? Ежели Владимир Ярополка не одолеет, Ярополк Владимира одолеет, а ведь каждый человек жить хочет, о своей жизни заботится.
— Бросим все эти разговоры! — вдруг весело воскликнул Владимир. — Что угодно богам, то пусть и будет! Я готов свою участь встретить всегда. Смерть увижу — не струшу, смело ей в глаза погляжу, а удача подойдёт — тоже зевать не стану. Так-то, Зыбатушка.
Владимир казался беззаботно весёлым.
Зыбата ясно понимал, что удача окрыляет этого красавца-князя, и в душе его снова разрасталось угасшее было чувство любви к нему.
10. ПРЕД ОСАДОЙ РОДНИ
е воины, которых видел Зыбата на лесной прогалине, составляли передовые дружины новгородских и полоцких ратей, простояли они на этом месте лагерем до следующего утра.
Наутро Зыбата был свидетелем того, как к новгородскому князю явились на поклон киевские старейшины.
Они принесли Владимиру дары: меха с древлянской земли, соты свежего мёда, хлеба всякого великие горы и много драгоценностей, выменянных у византийских гостей. Низко кланяясь, старейшины звали Владимира немедленно в Киев, обещали ему, что весь народ встретит его как давно желанного, как давно жданного освободителя.
Они заранее обещали исполнить всё, что ни потребовал бы от них победитель Ярополка.
Одного только не уступали киевляне Владимиру: своих вечевых прав. Они заранее оговаривались, что он князь над дружинами и высший судия над народом, но внутренний уклад в Приднепровье принадлежит народу в лице его веча.
Владимир в пол уха слушал эти условия. Ведь такой порядок был тогда по всей земле славянской, а в Новгороде князь даже подчинялся вечу.
Новгородский князь хотел только сесть на отцовский стол, справедливо соображая, что в Киеве, находившимся вблизи Византии и бок о бок с её колониями на северных берегах Чёрного моря, князь всегда будет иметь более значения, чем в заброшенном на далёком северо-западе Новгороде. Кроме того, у Владимира были ещё и свои соображения. Новгород был ближе к Рюгену и Арконе, а там всемогущие жрецы Святовита через своих посланцев могли в конце концов приобрести в Новгороде власть большую, чем он, князь. Поэтому-то младший сын Святослава и стремился уйти как можно дальше от берегов Варяжского моря.
Милостиво согласился он на все условия, предложенные ему киевскими старейшинами, но вместе с тем сказал, что войдёт в Киев только тогда, когда покончит с Ярополком.
— Не жизни я его ищу, — проговорил новгородский князь киевским посланцам, — на что мне его жизнь! Дам я ему в княжение иные города, пусть себе там живёт. Он и сам, брат мой старший, того не любит, чтобы делами заниматься. Ему бы весёлости да пирования всё, а что толку в том, ежели княжескими делами здесь Блуд да пришелец Нонне правили? Будет жить на кормлении, и покойно ему, и радоваться он вечно будет. А жизнь его мне не нужна!
Голос его звучал искренностью, и Зыбата вполне уверился в том, что Владимир и не думает о братоубийстве.
На другое утро передовой отряд снялся с места и, провожаемый киевскими старейшинами, отправился на Рось к Родне.
Главная дружина у Владимира стояла в двух переходах, и когда передовые дружины соединились с нею, то князю доложили, что Ярополк уже прибыл в Родню и затворился там.
— Что же, — засмеялся при этом известии новгородский князь, — ежели затворился, то пусть и сидит, не нам ему в том мешать; нам же лучше, ежели он, как мышь, в ловушку попадёт. Тут мы его и возьмём. И биться не будем: измором возьмём. Идём же, други любезные, на Родню, покончим с этим делом, а там и вернёмся в Киев, чтоб весело в нём запировать.
Зыбата пошёл вместе с князем. При Владимире он действительно был гостем, а не пленником. Он пользовался полнейшей свободой, и Владимир был неизменно ласков с ним.
— Ой, Зыбатушка, о Ярополковой участи не печалуйся, — говорил Зыбате и Добрыня Малкович, не менее ласково относившийся к нему, — посмотри-ка ты, какими слугами Ярополк окружён. Так его за одно это княжеского стола лишить надобно: как смел к себе изменников приближать да их слушать! Это не князь, что себе ближних слуг из воров выбирает. Коли на это ума нет, так и не место тебе на княжеском столе; а ежели ты князь и народ тебе предался, так ты никого не должен слушать, а думать должен о том, чтобы всему народу хорошо было. Увидит народ, что ему под твоей княжьей рукой хорошо, бунтовать не будет, других князей к себе звать не станет, а как предался, так и останется тебе предан. Так-то, Зыбатушка! Я, вон, и при Ольге был, у неё уму-разуму учился, и при Святославе-князе также всё видел, всё знаю; так уж на теперешнее-то время и совсем руками разведу.
Старый богатырь, действительно, развёл в обе стороны свои неуклюжие, толстые, что брёвна, руки, показывая этим жестом, что всё совершающееся он может обнять целиком.
Зыбата слушал такие речи и невольно смущался.
Он, нельзя сказать, чтобы любил Ярополка, а если и оставался ему верен, то только в силу принятого на себя обязательства. Не будь его, он при Ярополке не оставался бы ни дня. Его давно уже томила бездеятельность старшего сына Святослава.
В сущности, Ярополк был не плохой князь, и при нём мирным путём достигнуто было, пожалуй, даже более того, чего достиг Святослав силой оружия. Венгры и ляхи не беспокоили Русь. Торговля быстро развивалась. Караваны гостей с далёкого Севера через Нево, Волхов, а потом волоками и реками через Днепр то и дело подходили к Киеву, который рос за счёт торговли буквально не по дням, а по часам. Расширение торговли и безопасность её ведения делали славян богатыми, бедняков в киевском княжестве становилось всё меньше и меньше.
Но, тем не менее, недовольство Ярополком в народе всё возрастало. Вдумываясь в причины этого, Зыбата находил, что они лежали в самой личности Ярополка. Народу, помимо сокрытой деятельности, нужна была и показная, наружная, так сказать; народ хотел видеть в князе выразителя своего собственного величия, своего могущества; дряблость народу была противна. Сознание того, что князь живёт не своим умом, а лишь советами приближённых своих, унижало народ и восстанавливало его против злополучного правителя. Все добрые начинания Ярополка, как бы они ни были благодетельны для народа, обращались ему же самому во зло. Народ видел в них не блага, а обиду для себя.
