Донт на секунду задумался:
– Думаете, он притворялся? Но тогда почему он говорил тихо, а не во весь голос, как миссис Ивис…
– Так оно выглядело правдоподобнее. Он рассчитывал на то, что немногие услышавшие все равно передадут его слова остальным. Он куда более талантливый актер, чем миссис Ивис.
– Я слышал, что говорили о нем люди в трактире. Они были убеждены в его искренности.
– Их не было в «Лебеде» во время его притворного обморока, когда он впервые увидел девочку.
– Вы тогда проверяли его пульс…
– И он все время оставался ровным и четким, как у совершенно спокойных людей.
– Зачем же тогда он притворился?
– Может, выгадывал время, чтобы все обдумать?
Донт попытался, но не смог прийти к какому-либо заключению.
– А что Воган? Почему он ничего не предпринял?
Рита покачала головой:
– Он сейчас находится в странном, каком-то потерянном состоянии. Я сообщила ему о беременности Хелены, а он почти не среагировал. Похоже, до него просто не дошел смысл моих слов. Что, если мы с вами ошибаемся, Донт? Верит ли он сам в то, что эта девочка – настоящая Амелия? Он выглядит совершенно разбитым и сдавшимся.
Оба замолчали. Река плавно катила свои воды под ними; со стороны «Лебедя» доносился гомон пьяных голосов.
– Полагаю, на этом можно пока закончить? – сказал Донт.
Рита согласилась, зевая. Теперь уже по-настоящему стемнело. Этот день вымотал ее до предела, – казалось, она понемногу растворяется в атмосфере, начиная с внешней оболочки, с кожи. Еще один бокал, и она потеряет контроль над собой. Как же она скучала по этой девочке! Ее как будто лишили чего-то очень важного. Койка Донта была в двух шагах; она вдруг представила себя лежащей там. А где в этой фантазии было место Донта? Прежде, чем ее воображение ответило на этот вопрос, и прежде, чем Донт откупорил бутылку, чтобы в последний раз наполнить бокалы, «Коллодион» покачнулся и чуть просел.
Рита и Донт изумленно переглянулись. Кто-то взошел на борт.
Раздался стук в дверь каюты. И женский голос: «Можно?»
Это была одна из Марготок.
Донт открыл дверь.
– Мне нужно поговорить с мисс Сандей, – сказала она. – Я заметила, как вы сюда шли. А когда папе стало плохо, я и подумала… Извините, мистер Донт.
Он повернулся к Рите, меж тем как Марготка за его спиной тактично направила взор в потолок. Рита поднялась из-за стола.
На выходе она устало улыбнулась Донту:
– Зря я вам это рассказала. О женских делах.
Он взял ее руку так, будто собирался поднести ее к своим губам, но ограничился пожатием, и Рита удалилась.
Гуляк на берегу уже оповестили о тяжелом состоянии Джо, и никто из них даже не попытался задержать Риту расспросами, когда она следовала за Марготкой вверх по склону и затем через зал в жилую часть дома. Трактирщик лежал не в спальне, а на импровизированной постели в самой дальней от реки комнате. Его грудь поднималась и опускалась натужно, с хрипами, но взгляд оставался спокойным – настолько спокойным, что шумная работа его легких казалась чем-то посторонним, не имеющей к Джо никакого отношения. Руки неподвижно лежали вдоль тела. Движением брови он отправил свою дочь обратно в зал помогать ее матери и, оставшись наедине с Ритой, обратился к ней со своей обычной мягкой улыбкой.
– Сколько… еще… мне… осталось? – произнес он в перерывах между вдохами.
Она не спешила с ответом. Да и вопрос был задан больше для проформы. Она приложила ухо к его груди и послушала хрипы. Измерила пульс, оценила степень его бледности.
Потом села на край постели. Она не сказала: «Тут я ничего не могу сделать», потому что это был Джо. Он уже полвека шел нога в ногу со смертью, но все время опережал ее на один шаг. Об умирании сам Джо знал больше, чем кто бы то ни было.
– Думаю… еще… несколько… месяцев, – прохрипел он. Потом сделал паузу, сосредоточившись на извлечении живительного кислорода из вязкого сырого воздуха. – Может… полгода…
– Да, примерно так.
Рита не отводила взгляда. Такова была одна из составляющих ее работы: помогать обреченным людям встретить смерть. Иногда умирающие хотели побыть наедине с собой. И зачастую им легче было общаться с медсестрой, чем со своими родными. Она смотрела прямо в глаза Джо.
– Хотелось бы… – еще один сиплый вдох, – лета получше.
– Понимаю.
– Буду скучать… по Марго. По семье. В этом мире… много чудесного… буду скучать…
– И по реке?
– Река… будет… всегда.
Он закрыл глаза. Рита следила за судорожными колебаниями тщедушной грудной клетки, прикидывая, какие снадобья приготовить завтра, чтобы облегчить страдания, при этом не ослабляя еще больше его организм. Джо задремал, и его лицо сразу оживилось под влиянием каких-то ему одному видимых картин. Пару раз он что-то бормотал; и Рите послышались слова: «Река… Молчун… история».
Чуть погодя он открыл глаза и несколько раз моргнул, возвращаясь к реальности.
– Вы поговорили с Марго? – спросила она.
Он движением бровей ответил отрицательно.
– Не лучше ли предупредить ее заранее?
Брови сказали «да».
Глаза его закрылись. Надеясь, что на сей раз он поспит подольше, Рита уже собралась тихо выйти из комнаты, но тут его веки поднялись вновь. Судя по всему, вот-вот должен был начаться приступ.
– На той стороне реки есть истории, каких никто здесь не слышал… Но я помню их очень смутно, когда возвращаюсь на эту сторону… Там есть такие истории…
– Джо очень плох, – сообщила она Марго в каморке позади бара. – Завтра я принесу микстуру, от которой ему полегчает.
– Это все из-за дождя. Он не поправится до перемены погоды.
Кто-то из клиентов позвал хозяйку, требуя еще сидра, и Рите не пришлось комментировать ее последние слова. Вернувшись, Марго сказала:
– Ты сама выглядишь измотанной. Ночь уже скоро закончится, а у тебя, могу поспорить, и крошки во рту не было после завтрака. Присядь здесь, где тебя не видно из зала, и что-нибудь съешь. Здесь тебя никто не потревожит, а потом сможешь уйти незаметно через заднюю дверь.
Поблагодарив ее, Рита положила на тарелку хлеб и сыр. Дверь каморки была приоткрыта. Из зала доносился гул разговоров, в которых неоднократно упоминались имена Вогана и Армстронга. Но она уже больше не могла об этом думать. По счастью, кто-то из гравийщиков решил сменить тему.
– Представьте, есть один умник, – сказал он, – который считает – это он так считает, говорю вам! – что все люди, вроде меня или вас, натурально произошли от мартышек!
И он, как мог, изложил суть теории Дарвина, изрядно повеселив честную компанию.
