Взять Аскалон было непросто. Стены его весь день освещались зимним солнцем, а ночью – горящими масляными лампами, так что бдительные часовые видели любого, кто приближался к четырем укрепленным проездным башням. Самая большая из них, Иерусалимские ворота, наглядно свидетельствовала об осторожности жителей города: несколько меньших внутренних ворот защищали извилистый проход, ведущий к главному входу.
У тамплиеров, пришедших с королевской армией, был новый магистр, четвертый с момента создания ордена. Его избрали после отставки Эверарда де Бара, который в 1152 году отказался от своего поста и покинул орден ради тихой монашеской жизни в обществе стареющего Бернарда Клервоского. К тому времени Бернард совсем ослабел и не мог есть ничего, кроме крохотных порций жидкой пищи, а ноги у него так опухали и болели, что порой он был не в состоянии даже сесть, чтобы писать, не говоря уже о том, чтобы ходить. 20 августа 1153 года Бернард умер: «свободный дух», как он сам говорил, покинул немощное тело. Эверард мирно прожил в аббатстве еще четверть века и в 1174 году стал свидетелем того, как покровителя тамплиеров канонизировали
[216].
Бернар де Трембле, происходивший, как и многие первые члены братства, из Бургундии, к началу осады Аскалона пребывал на посту великого магистра меньше года. Нехватку опыта он компенсировал смелостью и воинственностью и рассчитывал, что братьев ожидает самая великая военная операция с момента основания ордена. 25 января 1153 года должна была начаться великая осада Аскалона: решительная битва за овладение городом Фатимидов. Это была задача «трудная и почти невозможная» – писал Гийом Тирский. Почти, но не совсем.
Первые два месяца осады тянулись медленно и не принесли результатов. В городе людей было в два раза больше, чем франков снаружи. У них было достаточно запасов, они были умелыми воинами и полны решимости стоять до последнего, потому что, по словам Гийома Тирского, «сражались они за своих жен и детей и, что еще важнее, за саму свободу»
[217]. Однако им оставалось лишь отбивать атаки, а контратаковать они не могли. С башен и крепостных стен видно было, что лагерь Балдуина III походил на целый город-спутник, надежно защищенный и настолько хорошо устроенный, что в нем была даже своя рыночная площадь. Вид на море еще менее обнадеживал: небольшой флот из пятнадцати галер под командованием Жерара де Сеста, правителя Сидона, перекрыл подходы к Аскалону по воде. Близ города ежедневно происходили стычки, в которых верх брала то одна, то другая сторона, но в целом ситуация не менялась.
Однако ближе к Пасхе, которая в том году выпала на 19 апреля, наметился перевес в пользу латинян. С приходом весны море стало спокойнее, и из Европы начали прибывать паломники, жаждущие посетить Иерусалим. Это были не вооруженные крестоносцы, но благочестивые христиане, и их корабли оказались очень кстати, когда потребовалось подкрепление.
Услышав о прибытии пилигримов, Балдуин III разослал приказы, согласно которым никто из ступавших на землю его королевства не мог покинуть его, а каждый, кто присоединялся к войску в Аскалоне, получал плату за участие «в столь богоугодном деле». Больше того, король конфисковал все корабли, которые причалили в его портах, и приказал отвести их к Аскалону. С каждым днем христиан становилось все больше. «Велика была радость в лагере, и надежда на победу была безгранична, – писал Гийом Тирский. – Среди врага, напротив, все больше и больше воцарялись печаль и тревога».
Моряки, которые по приказу короля Балдуина отправились на юг, вероятно, ожидали, что им придется участвовать в морской блокаде. Но вместо этого, когда они прибыли, их корабли вытащили на берег, мачты срубили, а корпуса разобрали. Моряки получили солидную компенсацию, а доски пошли на постройку осадных орудий, катапульт и передвижных укрытий для саперов, которым предстояло сделать подкопы под городские стены. Одно из орудий – штурмовая башня – определило судьбу Аскалона на следующие три десятилетия. Это было гигантское сооружение высотой со стену, состоявшее из длинных деревянных балок, на которых держались платформы, и все было покрыто натянутой на рамы огнеупорной оболочкой из шкур животных. Франкские рыцари должны были подняться на верхнюю платформу и сражаться с защитниками, находясь на одном с ними уровне. Европейцы отличались умелым использованием осадных орудий, а о башне, построенной в Аскалоне, стало известно даже в Дамаске, где историк Ибн аль-Каланиси отозвался о ней со смесью отвращения и зависти, написав, что франки повергли защитников Аскалона в смятение, когда при штурме использовали «Богом оставленную башню»
[218].
Тамплиеры во главе с магистром Бернаром де Трембле, должно быть, внимательно наблюдали за строительством осадной башни. Когда она была готова, ее придвинули к стене в заранее выбранном месте
[219]. Теперь боевые действия велись в основном высоко над землей. Катапульты метали камни в городские стены, а на верхней платформе грозной башни солдаты христианского войска бились с защитниками стен, лучники же стреляли сверху по горожанам. С южными ветрами из Египта пришли семьдесят галер, рассеяли малочисленную флотилию Жерара де Сеста и прорвали морскую блокаду. Но битва на крепостных стенах продолжалась.
К середине августа осада Аскалона длилась уже больше полугода. Боевой дух защитников города был уже не тот, что прежде. До тех пор, пока армия Балдуина могла использовать свою башню, преимущество оставалось на стороне христиан; помощь с моря была полезна, но спастись город мог, только если бы прекратилась осада с суши. Знатные горожане собрались на совет и решили сделать все возможное, чтобы разрушить башню. Сделать это можно было только одним способом – каким-то образом прожечь толстые шкуры, защищавшие древесину каркаса. И мужчины, и женщины Аскалона были отправлены собирать «сухую древесину и прочее, что годилось для разжигания, – писал Гийом Тирский. – Казалось, другой надежды не было».
В ночь субботы 15 августа план по уничтожению башни был приведен в исполнение. Все собранное топливо отнесли к стене, у которой стояла осадная башня, и перебросили через стену вниз. Постепенно зазор, отделявший башню от кладки, заполнился дровами. Когда их набралось достаточно, сверху налили смолу и масло, а затем швырнули туда факел, и вспыхнуло пламя.
Ветер был с моря, однако ночью его направление резко изменилось, и задуло с востока, с той стороны, где стояла армия христиан. Для жителей Аскалона это стало катастрофой. Сильные порывы ветра раздували пламя у основания башни, и огонь поднимался все выше, пока, наконец, не перекинулся на городскую стену, и так уже пострадавшую от многомесячного обстрела из франкских требушетов.
С наступлением рассвета воскресенья осадная башня все еще стояла. Но стена не выдержала. Раскаленная каменная кладка треснула, и с первыми проблесками зари большой кусок стены обвалился. Камни с грохотом обрушились, и спящие воины с обеих сторон вскочили, схватившись за оружие. Но тут едва не произошло еще одно крушение. Падающие камни попали в основание осадной башни и раскололи ее деревянные вертикальные стойки. Страшная машина покачнулась, чуть не сбросив людей, сидевших на ее платформах. Но она устояла. А путь в Аскалон был теперь открыт.
