Из ста сорока рыцарей уцелело лишь несколько человек. Жерар де Ридфор был тяжело ранен, но сумел покинуть поле боя в сопровождении трех своих товарищей. Около пятидесяти-шестидесяти рыцарей погибли в сражении, остальные попали в плен и стали рабами. Роже де Мулен, магистр госпитальеров, вступивший в бой против воли, был обезглавлен. Та же участь постигла маршала тамплиеров Робера де Френеля и (по некоторым сведениям) сенешаля Урса
[333]. Но они не легко расстались со своими жизнями: летописец Ибн аль-Асир писал, что это была «битва, от которой черные волосы становятся седыми»
[334]. Тем не менее, как выразился Ральф Коггсхоллский, «жестокая смерть поглотила почти всех»
[335]. Тамплиеры и их сподвижники искали мученичества и обрели его. А с ними и магистр госпитальеров, и многие его братья, и жители Назарета, которые отправились вслед за рыцарями в надежде поживиться добычей, а вместо этого были настигнуты мусульманскими всадниками, когда бежали домой.
Вероятно, именно безрассудство этой атаки породило вскоре легенды о тех, кто погиб при Крессоне. Жак де Майи стал примером идеального крестоносца, радостно принявшего мученическую смерть. По рассказу его современника-хрониста, когда почти все его товарищи были убиты, он стоял, «окруженный вражескими войсками и лишенный всякой помощи, но когда увидел, что так много тысяч бежит к нему со всех сторон, он укрепил свою решимость и мужественно вступил в бой, один против всех»
[336]. Согласно христианской легенде, враги были настолько поражены храбростью тамплиера, что призвали его сложить оружие и сдаться, чтобы они могли сохранить ему жизнь. Но он продолжал сражаться до тех пор, пока «наконец, не побежденный, но сокрушенный копьями, камнями и стрелами, не пал на землю и не перешел на небеса, прияв мученический венец». Рассказывали также, что белый конь и белые одежды Жака убедили людей Саладина в том, что это был святой Георгий, «рыцарь в сияющих доспехах, защитник христиан», так что они были вне себя от радости, когда сразили его.
Можно было убить человека, но не легенду, родившуюся сразу вслед за этим. Останки Жака тут же начали почитать как источник божественной силы. Некоторые посыпали его остывшее тело пылью, а затем сыпали ее на свои головы, надеясь, что так к ним перейдет доблесть мертвеца. А один человек отрезал ему гениталии «и хранил их, чтобы произвести детей, ведь даже после его смерти – если бы это было возможно – он произвел бы наследника столь же мужественного, как он сам»
[337].
Сообщая папе о поражении при Крессоне, Жерар де Ридфор написал, что «понес большие потери лошадьми и оружием, помимо людских потерь» и что «нечистая раса язычников» нападает на земли христиан с невиданной прежде силой
[338]. Но он не сообщил, что, уходя, люди Саладина несли на своих копьях головы десятков мертвых тамплиеров.
* * *
Меньше чем через два месяца после поражения при Крессоне, в пятницу 27 июня 1187 года, Саладин вновь перешел Иордан в нескольких милях к югу от Галилейского моря. На этот раз он привел с собой тридцать тысяч человек, из них половина – конница. Несколько недель войско оставалось в Аштаре, формируясь и проводя военные учения. Это был уже не набег – это было полномасштабное вторжение, давно обещанный удар, призванный уничтожить христианское Иерусалимское королевство.
Поскольку султан не скрывал своих намерений, Ги, король Иерусалима, успел сплотить силы. После битвы при Крессоне он призвал всех христиан Востока, способных держать оружие, присоединиться к нему для защиты королевства. Этот arrière-ban (фр.) – призыв вассалов к оружию – означал, что над королевством нависла серьезная угроза. Большая часть гарнизонов покинула свои замки, и «ни в городах, ни в деревнях, ни в крепостях не осталось ни одного человека из тех, кто мог воевать»
[339]. Военные ордены были призваны так же, как светские рыцари. Тысячи наемников составили пехоту и легкую кавалерию. На их оплату пошли деньги, переданные церкви Генрихом II, чтобы искупить свою вину в убийстве Томаса Бекета, произошедшем в Кентерберийском соборе в декабре 1170 года. Средства предназначались для снаряжения нового крестового похода и хранились у тамплиеров, а те решили в трудный час распорядиться ими таким образом. Один хронист сообщал, что Жерар де Ридфор, стремившийся свести счеты с мусульманами, с радостью открыл казну английского короля «ради борьбы с сарацинами и мести за бесчестие и ущерб, который они причинили ему»
[340]. Войско Ги насчитывало по крайней мере двадцать тысяч человек, из них тысяча двести были рыцарями, включая несколько сот рыцарей Храма, что составляло третью часть боевой силы ордена в государствах крестоносцев. Сбор войска назначили в Сефории, где было достаточно провизии и источников воды, чтобы дождаться Саладина и встретить его. «Это была огромная толпа, неисчислимая, как пески пустыни», – писал Имад ад-Дин
[341]. Привезли в Сефорию и животворящий Крест Господень, который во время крупных сражений несли перед христианскими армиями, чтобы Христос защитил их.
Имад ад-Дин полагал, что франки знали: их ждет решающая битва – «все силы Ислама против всех неверных». И он был прав
[342]. После разгрома при Крессоне между королем и Раймундом, графом Триполи, был заключен хрупкий мир, но военный совет Ги был далек от единства, и многие (включая магистра тамплиеров) все еще считали Раймунда предателем. Когда стало известно, что Саладин перешел реку, все разногласия внутри совета быстро выплыли наружу.
Поначалу Ги де Лузиньян хотел тянуть время и изматывать врага, не давая ему сражения. Войско Саладина было многочисленным, но далеко не единым: «Насколько различны они были по месту происхождения, обрядам и именам, настолько же едины в решимости уничтожить Святую землю», – писал один франкский автор того времени
[343]. Стратегия Ги состояла в том, чтобы избегать прямого столкновения с Саладином, пока коалиция не разрушится и его армия не начнет распадаться.
