Он громко позвонил в дверной колокольчик, что спровоцировало неожиданный эффект. Сначала чуть раздвинулись шторы, будто кто-то выглянул. Потом в доме послышался какой-то тихий шорох, и всюду выключился свет. Настала полная тишина.
Инспектор позвонил снова. Реакции не последовало, и он подошел к стеклянной двери кабинета – невольно вспомнив аналогичный поступок епископа буголалендского при аналогичных обстоятельствах. Шторы были плотно задернуты, свет выключен, но сквозь них можно было заметить едва различимое мерцание. Генри осторожно попробовал ручку двери – она легко поддалась, и инспектор проскользнул между шторами в кабинет.
Фрэнк Мейсон стоял возле двери, ведущей в холл, напряженно прислушиваясь. Видимо, он ожидал новых вызовов от дверного звонка. В большом открытом камине весело горели сложенные штабелем дрова, и в кабинете в этот теплый сентябрьский вечер стояла невыносимая жара. На столе лежали несколько секретных папок Реймонда Мейсона, а остальные уже превращались в пепел в камине.
– Добрый вечер, – сказал Генри.
Молодой человек развернулся словно ужаленный. Он посмотрел на гостя, будучи явно в ужасе, – и вдруг широко улыбнулся:
– Забыл я про дверь в сад, – сказал он.
– К моему счастью, – ответил Тиббет. – Можно вообще-то снова включить свет.
Фрэнк Мейсон так и поступил. Затем сказал:
– Простите меня за необщительность. Ничего такого, просто мне хотелось побыть одному. – И после паузы неловко добавил: – Я тут жгу кое-какие старые бумаги.
– Вижу, – ответил Генри. Сев в кожаное кресло, он спросил: – А зачем вы натравили журналистов на бедного мистера Мамфорда?
– Не натравливал я их на него. Этот мелкий ябедник не стоит и минуты времени, чьего бы то ни было. – Фрэнк замолчал, потом добавил: – Я подумал, что мир должен знать про таких людей, как мой отец.
– Мне кажется, – сказал инспектор, – что у вас какая-то путаница в мыслях. Всего пару дней назад вы утверждали, что вашего отца убили, и требовали правосудия и справедливости.
– Так нельзя же убивать человека только за то, что вам не нравится, как он живет, – ответил Мейсон и снова внезапно улыбнулся: – Даже если вы – коммунист-революционер. И к тому же он был моим отцом. Вы только что сказали, что я требовал правосудия и справедливости? Да, я требую: правосудия для человека, который его убил, и справедливости – для общества в целом, защиты от таких людей, каким он был. Я бы не назвал это путаным мышлением.
– Нам с вами, – сказал Генри, – необходимо прояснить несколько моментов. Во-первых, вашего отца никто не убивал.
– Но…
– Я объясню, – перебил Тиббет.
И рассказал, как все произошло.
Когда он закончил говорить, Фрэнк Мейсон медленно произнес:
– Наверное, вы правы. Это значит, что я должен извиниться перед Мэннинг-Ричардсом, но будь я проклят, если это сделаю. – Помолчав, он добавил: – Забавно вот что: старик пожертвовал жизнью, чтобы спасти старую мисс Мансайпл, а она умерла меньше чем через неделю. Мог не беспокоиться.
Генри посмотрел на него с интересом:
– Никто же не мог знать, что мисс Мансайпл умрет, – сказал он. – Правда ведь?
– Да, конечно. Никто не мог.
– Ну, вот, – продолжил инспектор. – С этого мы и начнем, с пистолета. Что вы с ним сделали?
– Я вам говорил. Положил его в этот ящик…
– Вы не относили его сегодня в Крегуэлл-Грейндж с хламом для праздника?
– Конечно, нет. А что, он нашелся?
– Да, – ответил Генри.
– Ну, что ж, это хорошо. Одной загадкой меньше.
– Возможно, – согласился Тиббет. – Теперь о вещах, которые вы сегодня забрали из личного шкафа отца.
Этим вопросом молодой человек был застигнут врасплох:
– Откуда…
– Ну не думали же вы, что мистер Мамфорд оставит подобные действия без последствий? Он тут же связался со мной и очень переживает.
– Это хорошо, – ухмыльнулся Мейсон.
– Почему, ради бога, вы не заперли шкаф снова? Он бы вообще не узнал о пропаже.
– Потому что я, естественно, хотел, чтобы он попереживал, – ответил Фрэнк. – Надеюсь, у него сосуд лопнет. Пусть орет своим голосишком проклятия, какие сможет придумать, и кулачком трясет. Сделать он тут ни черта не может.
– Почему вы так в этом уверены?
– Так в этом офисе теперь же все принадлежит мне? В том числе, кстати, и Мамфорд.
– Нет, – ответил Генри. – Это не так.
– Но завещание моего отца…
– Не вступило в силу, – перебил инспектор. – По закону вам еще не принадлежит ничего. Ваши сегодняшние действия квалифицируются как кража со взломом. С тем же успехом могли чулок надеть на голову и ограбить банк.
Фрэнк Мейсон встревожился:
– Вы уверены? Вы хотите сказать… но он же действительно ничего не может сделать, правда?
– Он мог бы, – ответил Генри. – Но не думаю, что станет. Если вы будете вести себя разумно.
– Разумно – это как?
– Завтра первым делом, – сказал Генри, – поехать в Лондон, принести извинения Мамфорду и вернуть все, что взяли из шкафа.
– Но… – Мейсон инстинктивно глянул на огонь.
– Вполне понимаю ваши трудности, – отреагировал Тиббет. – А зачем вы их жжете?
– Вы знаете, что это?
– Да, знаю.
– А сами бы их не сожгли?
– Хотел бы так сделать, – ответил Генри, – но для очернения памяти вашего отца нет ничего лучше, как отдать их прессе.
Молодой человек покраснел:
– Он был моим отцом.
После паузы инспектор сказал:
– Я бы завершил это дело, а потом все сжег. Насколько я понимаю, документы иллюстрируют клиентские задолженности?
– Конечно. В том и состоял этот мерзкий замысел.
– Тогда никто жаловаться не будет.
– Но Мамфорд…
– И Мамфорд в последнюю очередь, – сказал Генри. – Кстати, когда примете наследство, не выгоняйте его. Человек честный и крайне полезный для фирмы.
Мейсон уставился на собеседника:
– Любопытный вы тип.
– В обоих смыслах слова, – согласился Генри. – Среди прочего мне еще очень интересно, почему ваш отец так рвался купить Крегуэлл-Грейндж.
– Снобизм.
Это слово выскочило будто рефлекторно.
– Иных причин не было?
– Если и были, мне они неизвестны.
– Он никогда ничего не говорил вам?
– Ничего полезного, – отрезал Фрэнк. Он взял со стола очередную папку, инспектор увидел на ней надпись «Джон Адамсон». – И эту на всесожжение, – произнес молодой человек.
