Генри повел ее в помещение, которое называлось здесь комнатой отдыха, хотя никто никогда там не отдыхал. Это было маленькое помещаение, заставленное большими темными креслами и столами в стиле ар-нуво из светлого блестящего дерева. Инспектор включил свет – сумерки быстро сгущались – и закрыл дверь.
– Сядьте.
– Спасибо, я лучше постою, – тихо ответила Каро.
– Как угодно.
Генри сел в кресло и закурил. Он предложил сигарету и Каро, но та покачала головой.
– Видите ли, – начал он после нескольких секунд раздумья, – мне бы очень хотелось, чтобы вы мне все рассказали. Будет лучше, если вы сами сбросите с плеч этот груз, нежели подвергенесь моим расспросам. Мы ведь все равно узнаем, вы же понимаете.
Каро молчала.
– Эта записка, которую Роджер якобы написал в Танжере… – продолжил Тиббет. – Римская полиция установила, что она написана вашим почерком.
– Какая записка? Не понимаю, о чем вы говорите.
Генри достал из кармана опись багажа Роджера и протянул ее Каро оборотной стороной вверх.
– Это вы писали?
– Не помню.
– О, дорогая, вы все усложняете, – вздохнул Тиббет. – Ну, по крайней мере, то, что вы сами расписались в книге регистраций отеля, вы не будете отрицать?
– Не буду, – нехотя признала Каро.
– Тогда вы написали и это. – Он постучал пальцем по описи. – А также вы пытались – не очень успешно – скопировать почерк Роджера в записке, которую мы нашли в бумажнике Хозера.
Каро, глядя ему прямо в глаза, заявила:
– Докажите.
– Послушайте, Каро, – в отчаянии воскликнул Генри, – я не жажду вашей крови, можете мне поверить, – и крови Роджера, кстати, тоже. Но подлог – деяние очень серьезное, и если вы не представите хоть какого-то объяснения…
Он замолчал. Каро, стоявшая за спинкой одного из больших кресел, опустила свою коротко остриженную светловолосую голову и принялась нервно выщипывать плюшевую шоколадно-коричневую обивку, но по-прежнему молчала.
– Господи! – раздраженно воскликнул инспектор. – У меня есть все основания передать вас в руки Спецци и предоставить вам вариться в собственном соку.
Каро подняла голову, взгляд ее голубых глаз был трагическим.
– Пожалуйста, Генри, – умоляюще произнесла она. – Я не могу вам ничего расскать. Просто не могу.
– Одно вы можете сказать: вы все еще любите Роджера?
– Конечно.
– Не решили ли вы случайно, что предпочитаете Пьетро Веспи? Нет?
– Разумеется, нет.
– В таком случае, – продолжил Тиббет, – если вы не скажете мне правду, я вынужден буду считать, что вы либо сумасшедшая, либо преступница. Кстати, что делал Роджер в комнате Хозера вечером накануне убийства?
Видно было, что Каро страшно испугалась.
– Не знаю, – ответила она.
– Но вы знали, что он там был.
– Нет. Не знала. Вы навязываете мне свои слова!
Наступила тишина. После долгого молчания Генри сказал:
– Мне очень жаль, Каро, но я ничего не смогу для вас сделать, если вы будете продолжать в том же духе. Отныне вами займется капитан Спецци со своими ребятами, и единственное, что я могу вам посоветовать, – нанять хорошего адвоката, причем немедленно. Он вам понадобится в ближайшее время.
– Я могу сама о себе позаботиться, – ответила Каро.
– Это, дитя мое, как раз то, чего вы явно не умеете делать, – возразил Тиббет. – Даже Роджеру хватило здравого смысла говорить правду, когда его допрашивали.
– Неужели? Это он вам сказал, что был в комнате Хозера?
– Не ваше дело, – перебил ее Генри. – Идите. С меня довольно. Надоело мне все это. Если одумаетесь, дайте мне знать.
С минуту Каро колебалась, и инспектору показалось, что девушка что-то хочет сказать, но она передумала, быстро развернулась, выбежала из комнаты и помчалась вверх по лестнице.
В холле стояли Джимми и Пьетро.
– Что с Каро на этот раз? – спросил Джимми, глядя вслед удаляющейся фигуре.
– Потеря памяти, – коротко сообщил Генри. Он был утомлен и разочарован.
– Мисс Каро плохо себя чувствует? – участливо спросил Пьетро.
– С ней все в порядке, – ответил Тиббет. – Просто немного расстроена.
– Я уже это понял. – Выражение лица Пьетро стало озабоченным. – Когда она только приехала сюда, то так хорошо каталась на лыжах и была веселой. Но после этого убийства… Я тревожусь. Не понимаю.
– С ней все в порядке, – повторил инспектор, а Джимми спросил:
– Вам действительно надо идти, Пьетро? Останьтесь, выпьем еще.
Инструктор посмотрел на часы.
– Нет-нет, – сказал он, – уже почти полшестого, видите? Я имею… как это сказать по-английски? – свидание в деревне. – И он ослепительно улыбнулся.
– Совсем темно, – заметил Джимми. – Луна еще не взошла. Как вы поедете?
– За меня не беспокойтесь, – непринужденно ответил Пьетро. – Я много раз спускался здесь в темноте – не так быстро как днем, конечно. Но вы можете пойти со мной и посмотреть, как я буду отъезжать, – увидите, что я в порядке.
– Ладно, – согласился Джимми. – Генри, не хотите подышать свежим воздухом?
Втроем они дошли до отправной точки первого маршрута. Генри и Джимми помахали Пьетро на прощание, и тот отправился в деревню. Когда быстро удаляющаяся фигура скрылась из виду за деревьями, они повернулись, и Тиббет бросил взгляд на подъемник. Сейчас он был пуст, хотя кресла продолжали, цокая, вращаться по замкнутому кругу. Он увидел Марио, входящего и выходящего из своей будки и дующего на пальцы, чтобы согреть их, – вечерний воздух был морозным. «Интересно… – подумал он. – Да ладно, скоро узнаю…»
Генри нашел жену в их комнате; шлепая босыми ногами, Эмми искала чулки, которые – она готова была поклясться в этом – повесила на спинку стула.
– Привет, дорогой. Есть новости?
И очень огорчилась, когда Генри рассказал ей о Каро.
– Глупый ребенок… – вздохнула Эмми.
– Хорошо если это только глупость, – мрачно прокомментировал Генри. – Может быть и нечто худшее.
Оставив свои поиски, Эмми сказала:
– Ты о Каро? Ну конечно же, нет, Генри. Она такое славное существо. А, черт, куда Анна дела мои чулки?
В конце концов чулки нашлись под одной из рубашек Генри, но к тому времени он обнаружил пропажу одной из своих запонок. Однако им все же удалось переодеться в свои après ski
[32]. Когда Эмми сидела и решительными движениями расчесывала свои густые черные волосы, Генри, поправляя галстук, сказал:
