– Может, да, – уклончиво ответил Тремейн, – а может, и нет. Вам будет небезынтересно узнать, – продолжил он, меняя тему, – что наш приятель Шеннон на самом деле был в Колминстере – в тот самый день, когда, по его словам, обсуждал деловые вопросы в Лондоне с Миллуордом.
– Я виделся с Энстоном, поэтому знаю, и не надо делать такие явные попытки уйти от ответа.
– Ну, хорошо, – кивнул Тремейн. – Сегодня вечером вы получите своего убийцу.
Он произнес это так небрежно, что поначалу смысл его слов не дошел до Бойса. Внезапно инспектор остановился и резко спросил:
– Что?
– Я сказал, что сегодня вечером вы получите своего убийцу. Если, – добавил он, – сделаете то, что я попрошу.
И Тремейн объяснил инспектору, что ему требуется, так многозначительно, что Джонатан Бойс внимательно выслушал его и не стал возражать.
Глава 17
На сцене деревенского клуба уже не репетировали пьесу «Для убийства есть мотив» – там разыгралась настоящая драма. Возможно, атмосфера, которой было проникнуто это действо, оказалась более захватывающей, чем у пьесы, из-за того, что в ней отсутствовали умышленно акцентированные реплики, озвученные старательными актерами под влиянием искусственных эмоций. Слова вылетали поспешно, их банальность выдавала нервное напряжение, побуждающее к действию тех, кто их произносил. Они вторгались в молчание зала, словно зная, что они здесь незваные гости, и снова растворялись в сумерках, оставляя за собой неловкое чувство раскаяния.
Мордекай Тремейн обводил беглым взглядом присутствующих. Действовал он почти незаметно, однако мог с закрытыми глазами составить в воображении колоритное описание этой сцены.
Он мог бы изобразить крупную и рослую фигуру Мартина Воэна, восседающего на стуле, который выглядел неуместно низким и непрочным, и возвышающегося над остальными в виде мрачного колосса. Будто окруженный пигмеями, Воэн чувствовал себя не в своей тарелке, и в то же время подозревал и опасался их. Мог описать Говарда Шеннона, нервно сжимающего и разжимающего кулаки и украдкой поглядывающего по сторонам.
Тремейн мог дать точный словесный портрет сидящей рядом с Шенноном Полин Конрой, смуглой и мрачной, всячески подчеркивающей соблазнительностью форм мятежную, осознающую свою власть красоту и по-прежнему играющей на публику, несмотря на страх. Тремейн заметил, как она украдкой опустила правую руку под стол и нащупала там руку Сержа Галески. И сжала ее так крепко, что ладони обоих стали влажными.
Тремейн видел, как Полин Конрой в буквальном и переносном смысле льнет к Галески в поисках поддержки, хотя продюсер ничем не проявляет ее. Казалось, к волнению спутницы он совершенно равнодушен. На его лице было написано чувство собственного превосходства: слишком часто взгляды, которыми Галески обводил сидящих за столом, были если не презрительными, то по меньшей мере покровительственными. Своим видом он словно говорил, что против него нет доказательств, и сидел с пренебрежительным и надменным видом, уверенный в своей правоте.
Будет ли Галески и дальше таким откровенно высокомерным, когда драма этого вечера достигнет своей кульминации? Мордекай Тремейн подумал, что самоуверенность мистера Сержа Галески исчезнет еще до того, как он покинет сцену.
Тремейн взглянул поверх огней рампы в сумрачную пустоту зрительного зала. В темноте видно было плохо, но ему показалось, что в самой глубине, в густой тени, мелькнула белизна лиц, и он, напрягая глаза, узнал Барри Энстона и Джералда Фарранта.
Присутствию репортера Тремейн не удивился. Энстон знал, что очередная глава истории, освещать которую его и отправили в Далмеринг, вскоре будет готова к публикации. Возлагал ли он на нее большие надежды, Тремейн не знал, но даже если репортер был настроен скептически насчет дальнейшего развития событий, то все равно счел своим долгом присутствовать при нем. Однако, возможно, его побудило к этому не только чувство долга, но и веское слово инспектора Бойса. Детектив из Скотленд-Ярда объяснил репортеру, что этим вечером стоит посетить деревенский клуб.
Тремейн увидел Джералда Фарранта. Обратил внимание на то, как лихорадочно и яростно блестели его глаза, как осунулось бледное лицо. Несомненно, Фаррант явился за отмщением.
В зале находились не только Энстон и Фаррант. Вход в зал никем не охранялся, а по деревне разнесся слух о том, что должно произойти в клубе. Присутствующие были главным образом газетчиками. Теперь беспокоиться об этом было уже поздно, и Мордекай Тремейн надеялся, что зрители будут сидеть тихо, не привлекая к себе внимания.
Он ощущал покалывание во всем теле. Наступил его час. Замысловатую версию, которую он выстроил, предстояло подвергнуть проверке. В случае фиаско, если вся его конструкция рухнет, не выдержав эксперимента, ее автор будет заклеймен презрением и ничего не сможет сказать в свое оправдание Джонатану Бойсу. Ему не останется ничего, кроме как с позором и немедленно покинуть Далмеринг.
Но Тремейн знал, что фиаско не будет. Уверенность нарастала в нем, как спокойный и неумолимый морской прилив.
Он снова обвел взглядом стол, за которым расположился сам и остальные действующие лица драмы. Покосился на Карен Хэммонд. Никто в деревне еще не знал, что она не жена Филиппу Хэммонду. Законная жена убитого не сделала заявления в газетах, не вызвала публичного скандала и пересудов в деревне. В целом она вела себя сдержанно и благоразумно: Тремейн подозревал, что объясняется это ее любовью к мужу, и хранила молчание, чтобы имя Филиппа Хэммонда осталось незапятнанным как можно дольше.
Белокурые волосы Карен Хэммонд, высвобожденные из-под облегающей шляпки, в какой она пришла в клуб, контрастировали с темным костюмом строгого покроя, свидетельствующим о том, что она считает себя вдовой. Растрепанные светлые пряди обрамляли лицо, которое, казалось, застыло от горя. На нем не осталось ни следа страха, будто смерть Филиппа Хэммонда заморозила ее сердце. Карен Хэммонд сидела за столом неподвижно, устремив взгляд голубых глаз прямо перед собой, но не видя того, что находилось перед ней.
Тремейн посмотрел туда, где место во главе стола занимала Сандра Борн. Она с сочувствием косилась на Карен Хэммонд. Заметив, что Тремейн глядит на нее, повернула голову, и на ее лице возникло просительное выражение. Он понимающе кивнул и указал на два свободных стула справа от нее.
Джин и Пол Расселл пока не появились. Тремейн ждал их. Для него было важно, чтобы все актеры, занятые в представлении, находились на своих местах.
Мартин Воэн заметил, как они переглядываются, и поерзал. Стул под ним заскрипел.
– Чего мы ждем? – спросил он. – Если это настолько важное собрание, почему не начинаем его, а сидим здесь как манекены?
– Мы ждем, – ответила Сандра Борн, – доктора Расселла и Джин. Нельзя начинать, пока их нет, а они скоро подойдут.
Ее ровный и терпеливый голос успокоил Воэна. Удивительно, но он даже как будто смутился.
