Вернувшись в свою комнату и освободившись от утомительной необходимости проявлять внимание и поддерживать беседу, Мордекай Тремейн попытался проанализировать собственные ощущения. Что помешало проникнуться весельем рождественского вечера, тщательно подготовленного и организованного Бенедиктом Греймом? Веселья, которого он ожидал с приятным предвкушением? Что стесняло сознание и сковывало свободное проявление чувств?
Ответ пришел сам собой, на инстинктивном уровне. Радоваться мешало предчувствие рокового события. Тремейн знал, что скоро должно произойти нечто важное, и с напряжением ждал этого. Но что могло случиться? Сочельник погружает дух в безмятежный покой. Точно так же снег укрывает землю пушистым белым одеялом, маскируя нанесенные человеком шрамы и волшебно преображая пейзаж. В такую ночь в воздухе словно разливается счастливая магия – то самое бесстрашие, в каком человечество остро нуждается. Так откуда же взялось тяжелое предчувствие, откуда явился ужас, которому нет названия?
Мордекай Тремейн включил стоявшую возле кровати лампу и открыл новый выпуск «Романтических историй». Вот она, панацея. Вот целительный бальзам для страждущей души. Возможно, строгие критики видели в произведениях литературные прегрешения, однако сюжет радовал добротой и торжеством справедливости. Сентиментальные романы дарили читателю любовь, романтику, юмор и человечность – вечные пружины мира.
Мордекай Тремейн прилежно читал страницу за страницей, но почти ничего не воспринимал. Сегодня даже «Романтические истории» оказались бессильны. Тремейн отложил журнал и, подчиняясь внезапному порыву, встал с постели, накинул халат, подошел к окну и раздвинул шторы. Свет за спиной мешал смотреть на улицу, и Тремейн выключил лампу. Тяжелые облака закрывали небо, но луна настойчиво проникала в редкие свободные пространства, освещая белое покрывало во дворе дома и дальше, на аккуратно огороженных полях. Снег блестел на морозе, обещая осмелившемуся выйти на позднюю прогулку храбрецу сказочный пейзаж и приятный хруст под ногами.
Тремейн открыл окно, посмотрел вниз и не смог сдержать тихого удивленного возгласа. Прямо под ним по террасе двигалась фигура. В самом этом факте не было ничего особенного, но вот наряд заставил замереть от неожиданности. Человек был одет в костюм Санта-Клауса! Тремейн ясно видел длинный красный балахон и красную шапку, занесенную сверкающим в свете луны снегом. Да, в рождественскую ночь Санта-Клаус действительно ходит по домам, чтобы радовать детей. Но ведь это фантазия, сказка!
К счастью, скоро мысли сконцентрировались, и объяснение возникло само собой. Фигура в красной шубе – не привидение. Это не кто иной, как Бенедикт Грейм. Дождавшись, когда гости разойдутся по своим комнатам, хозяин нарядился в любимый костюм и собрался украсить елку подарками.
Мордекай Тремейн высунулся из окна. Со стороны деревни плыл колокольный звон. Луна еще не скрылась за облаками и по-прежнему освещала пространство холодными лучами, превращая пейзаж в рождественскую открытку. Высокие, черные в зимней наготе деревья отделяли дом от дороги; между крыльцом и этой границей лежал девственный, не потревоженный следами снег.
Красная фигура идеально вписывалась в декорации. Она больше не двигалась. Тремейну казалось, будто он наблюдает не сцену из действительности, а смотрит в витрину магазина, застывшую в правдоподобной, но безжизненной красоте. Однако иллюзия продолжалась не дольше мгновения. С холмов прилетел легкий ветер. Громоздкая масса темного облака медленно наползла на луну и затмила свет. Вместе с темнотой возникло ощущение угрозы. Замерзшая земля приютила злые силы. Округа утонула в злобе и пороке. Весь мир погрузился в глубокую чернильную тень и потянул за собой фигуру Санта-Клауса. Над домом собрались тучи, затем спустились низко – угрожающие и неумолимые, – словно возвещая наступление рокового часа.
Закутавшись в теплый халат, Мордекай Тремейн не чувствовал холодного зимнего воздуха, но почему-то дрожал.
Глава 8
Он проснулся от крика.
Сел в кровати, не понимая, во сне или наяву услышал пронзительный крик. Воображение и реальность, фантазия и факт переплелись так тесно, что вырванный из тревожного забытья Мордекай Тремейн не сразу осознал, что происходит. Крик повторился, и на сей раз беспомощное отчаяние шокировало, вернув к действительности. Включив на ощупь лампу, прищурившись от яркого света, он посмотрел на карманные часы. Десять минут третьего. Спать пришлось недолго, тяжелое мутное похмелье дремоты размывало сознание.
Пока Мордекай Тремейн натягивал халат, крик продолжался. Он вслушивался в истошные вопли и пытался уловить их смысл. Нужно было что-то понять. Прочитать какое-то послание. Несмотря на старание, определить, что происходит, не удавалось. Пробуждение оказалось слишком внезапным и резким. Разбираться в сумятице впечатлений было некогда. Вот оно, подсказывало сознание. Вот то самое «нечто», которого он со страхом ждал.
Открыв дверь и выйдя в коридор, Тремейн услышал, что весь дом ожил. Раздраженный голос спросил, в чем дело. Судя по настроению, голос принадлежал Лоррингу. Кто-то куда-то побежал. Теперь крики повторялись реже и звучали слабее, с придыханием, словно обессилев. Кричала женщина. Туман в голове Тремейна рассеялся настолько, что позволил определить хотя бы это. Шлепая по коридору, он спрашивал себя, что предстоит увидеть. Вопли доносились с первого этажа; возле лестницы открылась дверь, появился Джеральд Бичли и, услышав шаги, обернулся. Обычно красное, лицо его побледнело и осунулось.
– В чем дело? – испуганно спросил Бичли. – Что случилось? С Бенедиктом что-нибудь произошло?
Мордекай Тремейн внимательно посмотрел на него.
– Понятия не имею, – ответил он. – Что заставляет вас думать о мистере Грейме?
Во взгляде Джеральда Бичли мелькнул страх. Глаза забегали. В эту минуту он напоминал человека, только что совершившего ошибку и пытавшегося не попасть в ловушку.
– Это показалось… самым очевидным объяснением, – произнес он. – Я подумал, что все остальные давно спят.
Они спускались по лестнице. Мордекай Тремейн не смотрел на спутника. Этот испытанный метод заставлял людей говорить свободнее – или защищаясь от воображаемого подозрения, или подтверждая, что бояться им нечего.
– Хотите сказать, что предположили участие мистера Грейма, поскольку знали, что, едва все разойдутся по комнатам, он займется подарками?
– Верно, – с готовностью подхватил Джеральд Бичли. – Вам, разумеется, известен обычай Бенедикта. В сочельник он всегда ложится последним, потому что наряжает елку. Любит, чтобы утром каждый обитатель дома нашел свой подарок.
– Понимаю, – кивнул Мордекай Тремейн. – Одно странно: кричала женщина.
Он искоса взглянул на спутника. Только что обретенная уверенность покинула Джеральда Бичли так же стремительно, как появилась. На лице вновь отразились смятение и страх, а рука нервно потянулась к воротнику, слово внезапно стало трудно дышать. Тремейн подумал, что Джеральд окончательно растерялся.
