Таня шла по Лафайет-сквер, лавируя между воронками, мимо памятников немецким и французским аристократам, помогавшим одержать победу в первой американской революции. Эндрю Джексон исчез, бесследно, однако его дух был жив в толпах, которые собирались в Белом доме, чтобы снова взять его в свои руки. Таня видела их, возвращаясь из командного центра, устроенного на Дюпон-серкл. Со всех сторон на площадь выплескивались люди. Таня прошла мимо старика без рубашки, с длинной седой бородой и косичками на голове, который танцевал с жезлом, сделанным из подручных материалов, тыча им в небо, разглядывая инверсионные следы и рассказывая собравшимся последние известия.
«Столица полностью освобождена» – это сообщение было отправлено в полночь. Новость распространилась быстро, несмотря на нарушенные сети связи.
Таня пришла из Джорджтауна, куда она ходила искать Одиль. Она встретила ее соседку, сказавшую, что Одиль арестовали, и что-то насчет попытки приобретения фальшивых документов.
Мать Одиль бежала из страны сразу же после падения Нового Орлеана. Сейчас она находилась в Лондоне и даже не вспоминала про свою дочь.
Таня гадала, как выяснить, где содержат Одиль. Многие тюрьмы были открыты, что одновременно радовало и пугало.
Но все-таки можно было считать, что Одиль повезло. Майк погиб, его убил его хозяин, а Берт бесследно исчез.
Широкие просторы Пенсильвания-авеню от парка до самого Белого дома были забиты машинами и повстанцами, использовавшими их для прорыва через баррикады. Наибольшей популярностью пользовались переоснащенные гражданские пикапы, но и других машин тоже хватало: старые спортивные автомобили, такси без счетчиков с навешенной самодельной броней, микроавтобусы на подвеске для езды по бездорожью, множество мотоциклов и несколько роскошных лимузинов со всеми подобающими этому классу машин наворотами. Таня увидела знакомого повстанца, который вместе со своими приятелями надраивал хромированные детали антикварного желтого «Мерседеса», запивая работу пивом. По толпе гулял праздничный гул, образуя вместе с ревом двигателей и стереокомплексами, трубящими гимн нежданной победе, полифоническую какофонию.
После того как огонь на лужайке перед Белым домом был погашен и дым рассеялся, Таня увидела собранные тела убитых. Сотрудники Секретной службы в черной форме, агенты в штатском в одинаковых темных костюмах, похожие на бесконечные копии с одного оригинала, несколько полицейских и одна изуродованная немецкая овчарка и еще большее количество повстанцев, одетые кто во что горазд, некоторые в мундирах тех структур, из которых дезертировали. Все они будут похоронены вместе.
На сторожевой башне был закреплен портрет Максины Прайс. А на крыше трепетал новый флаг, с миллионом звезд, изображающих концепцию Власти толпы.
Три вооруженные до зубов пьяные женщины вывалились из дверей Белого дома, покрытые боевыми шрамами, с хищными усмешками на лицах, нарушая погребальную тишину веселыми вариациями популярной мелодии. Присмотревшись, Таня увидела, что у одной из них на шее висят ожерелья, принадлежавшие Первой подруге, – идеальный «скальп», чтобы дополнить патронташи, крест-накрест перетягивающие ее тело.
Увернувшись от них, Таня прошла внутрь.
Красная ковровая дорожка тянулась вдоль прихожей, теперь испачканная чернеющими пятнами пролитой крови, кусками штукатурки, выбитыми шальными пулями, комьями грязи, принесенными на подошвах с улицы. Вход охранял тощий белый парень со снайперской винтовкой, двумя пистолетами на ремне и двустволкой, наблюдая за толпой зевак, спешащих попасть в президентскую спальню, пока там еще остаются какие-то сувениры этого эфемерного мгновения. Жирный мужчина, заручившись помощью своей жены, снимал со стены портрет Льюиса и Кларка
[51], но остановился, почувствовав, как парень приставил к его спине двустволку. Правила создавались на ходу, но одно из них гласило, что прежние герои теперь вне закона.
Другое дело фарфор. В главном обеденном зале был в самом разгаре Рагнарок
[52]. Там столпились не меньше тысячи человек, выстроившихся плечом к плечу в цепочки, обчищающих содержимое кладовок. Из дверного проема несло запахом пролитого пива и устроенного прямо под крышей барбекю, а также вонью тел солдат, совершивших марш-бросок, и жителей города, пять дней обходившихся без водопровода. Сквозь шум музыку было не слышно. На сцене группа подвыпивших повстанцев изобретала новые игры с парадными сервизами, бросая в воздух тарелки для упражнений в стрельбе.
Один из бойцов показал Тане коридор, ведущий в Западное крыло, восстановленное заново на месте железобетонных обломков за год, прошедший с тех пор, как она кричала президенту. Доступ в рабочие кабинеты до сих пор оставался ограничен. Окна колоннады выходили на просторы Южной лужайки, где под обломками монумента Вашингтона собиралась еще более многолюдная толпа. Вскоре Променад, от Капитолия до мемориала Линкольна, будет забит народом, беспорядочными толпами, которым теперь предстояло взять власть в свои руки.
Журналисты по-прежнему находились в зале для прессы; теперь к ним присоединились их коллеги, не имеющие официальной аккредитации, и все соперничали друг с другом за доступ к сетевым подключениям, обеспеченный автономным генератором, находящимся в подвале Белого дома. Стена мониторов выводила в прямом эфире кадры происходящего на улице.
В крохотных кабинетах Западного крыла зануды-компьютерщики втихую разрабатывали главную жилу – выкачивали информацию из взломанных сетей, копировали файлы и заполняли коробки бумажными документами.
На эту сцену взирал огромный портрет президента Хейга в мундире генерала армий с шестью звездами, нетронутый, все еще пугающий своей отеческой строгостью.
Овальный кабинет охранял гигант в камуфляже, здоровенный повстанец с окладистой рыжей бородой в черной бейсболке, украшенной силуэтом овчарки. Голубые глаза придирчиво изучили Таню, пришедшую словно из другого мира, после чего бородач махнул рукой, пропуская ее.
Первым делом Таня заметила Селину, хоть та и находилась дальше всех от двери, сидела у окна за столом с очень длинной винтовкой.
Здесь был Моко, стоящий за дверью рядом с Клинтом.
Справа Уокер, опираясь на спинку кресла, курил и угощался президентским ликером.
Рядом с ним стоял Ньютон Таунс с портативной видеокамерой в руках, снимающий Сига, который развалился в кресле за президентским столом, потягивая пиво и вырезая что-то ножом на столешнице.
– Украшаешь свой новый кабинет? – спросила Таня.
Сиг поднял взгляд.
– Нет, – сказал он. – Отбираю его назад. Этот кабинет должен оставаться пустым. Время вождей миновало.
– Что ж, поторопись, – сказала Таня. – Ребята, мы пытались с вами связаться, но у нас ничего не получилось. Нам нужно уходить. Сюда идут англичане.
