– По-моему, она сама так назвала себя. Чейд нарек ее иначе. Но, Шут, ты говоришь, они похитили Би, потому что она видит будущее?
Мне было не по себе, тревога клубком змей ворочалась внутри.
– А она видит его? – тихо спросил Шут. – Расскажи мне о ней все, Фитц. Ничего не скрывая.
Пока я молчал, собираясь с мыслями, он заговорил снова. Неестественная улыбка мерцала на его губах, в глазах стояли слезы.
– Хотя, возможно, ты и так рассказал мне достаточно, однако тогда я не придал значения твоим словам. Она маленькая, у нее светлые волосы и глаза. И еще она умная. Скажи мне… Она долго пробыла в материнской утробе?
Во рту у меня пересохло. К чему он клонит?
– Да. Так долго, что я думал, будто Молли повредилась умом. Больше года, даже почти два, она утверждала, что беременна. А когда ребенок наконец родился, это оказалась невероятно крошечная девочка. Не один год мы опасались, что она никогда не сможет ничего больше, кроме как лежать в колыбельке и глазеть в потолок. Но потом постепенно она научилась переворачиваться, сидеть без поддержки и прочему. Однако даже когда она пошла, то не заговорила. Она не говорила много лет, Шут. Я был в отчаянии. Я боялся, что она ничего не соображает или соображает очень медленно, и боялся, что с ней будет, когда мы с Молли умрем. А потом, когда Би все-таки заговорила, она поначалу говорила только с Молли. Она как будто… опасалась меня. Только после смерти Молли она стала говорить со мной свободно. Но еще раньше она показала, что на самом деле прекрасно соображает. Молли научила ее читать, а Би потом сама научилась писать и рисовать. И, Шут, я подозреваю, рано или поздно в ней проснется Сила. Потому что она чувствует мою. «Ты как кипящий котел, и все, что ты думаешь, выходит из тебя, как пар», – говорила она. Поэтому-то она и не любила, чтобы я прикасался к ней, и старалась держаться от меня подальше. Но мы начали лучше узнавать друг друга, и она со временем стала доверять мне, как дитя доверяет отцу. – Тут рыдания подступили у меня к горлу, и я умолк.
Было таким облегчением наконец-то поделиться с кем-то всей правдой о Би, и так больно вспоминать дочь, которую у меня похитили.
– Ей снятся сны? – вдруг резко спросил Шут.
И тут меня прорвало: я рассказал все о том, как Би попросила бумагу, чтобы записывать сны, и как она напугала меня, предсказав смерть «бледного человека», а потом посланницы в плаще-бабочке. Мне ужасно не хотелось рассказывать Шуту о том, как умерла посланница, но в то же время я не мог не поделиться этой зловещей тайной.
– Она помогала тебе сжигать тело? – недоверчиво переспросил Шут. – Такая крохотная девочка?
Я молча кивнул, потом заставил себя признать это вслух:
– Да. Помогала.
– Ох, Фитц… – укоризненно протянул Шут.
Но я говорил и говорил, мне хотелось поведать ему все – как мы отправились в Дубы-у-воды на ярмарку и как все пошло прахом. Как я убил собаку и чуть не убил ее хозяина. Как я недоглядел за Би, и она чуть не потерялась. И наконец, самое горькое – как я ударил Шута ножом, испугавшись за свою дочь.
– Что? Так это твой ребенок был тогда со мной? Мальчик, который коснулся меня, открыв мне все дороги будущего? Выходит, мне это не примерещилось, это было! Он был там! Нежданный Сын…
– Нет, Шут. Никаких мальчиков поблизости не было. Только моя девочка, моя крошка Би.
– Так это была она? Это ее я обнимал в ту минуту? Ах, Фитц! Ну почему ты не сказал сразу!
Шут вскочил было, но покачнулся и снова опустился в кресло. Он вцепился в подлокотники так отчаянно, словно вокруг бушевал ураган и грозил унести его. Он смотрел в огонь, и казалось, видел сквозь стены замка нечто, происходящее в ином мире.
– Ну конечно, – прошептал он после долгого молчания. – Все правильно. Теперь я понимаю. Кем же еще она могла быть? В тот миг, когда она коснулась меня, – о, это был не бред и не сон. Я видел вместе с ней. Мой разум вновь был открыт всем путям будущего. Потому что она воистину шейза, как я когда-то. И я не видел ее в будущем потому, что без меня она никогда бы не появилась на свет. Она ведь и моя дочь, Фитц. Она твоя, Молли – и моя! И она во многом похожа на меня. Наша девочка. Наша Би.
Я разрывался между растерянностью и глубокой обидой. Я смутно вспомнил, как Шут упомянул однажды, что у него было два отца. Они приходились друг другу братьями, не то родными, не то двоюродными, – в тех краях подобные союзы дело обычное. Я понял это так, что людям там все равно, от семени которого из мужей жена зачала ребенка. Заставив себя успокоиться, я внимательно посмотрел на Шута. Он взглянул на меня в ответ золотыми глазами. Встречаться с ним взглядом теперь было даже более жутко, чем когда его глаза были бесцветными. Казалось, они сделаны из жидкого золота, которое течет и переливается. А посередине – черные точки зрачков, хотя в комнате полумрак. Я глубоко вздохнул и взял себя в руки: «Не отвлекайся. Думай о деле».
– Шут, Би не может быть твоей дочерью. Ты никогда не был близок с Молли.
Он улыбнулся мне:
– Нет, Любимый. Никогда. – Он постучал кончиком пальца по столу – раз, другой, третий. Потом улыбнулся с нежностью и проговорил: – Я был близок с тобой.
Я открыл рот, но заговорить смог далеко не сразу. Понадобилось время, чтобы подобрать слова и сложить их во что-то связное.
– Нет, – сказал я твердо. – Мы никогда не были близки. А даже если бы и были… – Тут у меня кончились слова и способность их выстраивать.
Он расхохотался. Чего-чего, а этого я от него никак не ожидал. Он смеялся громко, от души, как почти никогда не позволял себе прежде, ведь шутовское ремесло требует смешить других, не выдавая собственного веселья. Но теперь он хохотал, ничуть не смущаясь, взахлеб, пока на невидящих глазах не выступили слезы. Я молча смотрел на него, не понимая.
– Ох, Фитц… – выговорил он наконец. – Ах, друг мой… Какое зрелище я упустил! Ну почему глаза мои сейчас не способны видеть тебя! Впрочем, мне хватило и твоего голоса. Ох, Фитц… Ох, мой Фитц… – И он умолк, задыхаясь от смеха.
– Из всех твоих розыгрышей за время нашего знакомства этот – самый несмешной.
Я постарался скрыть, как глубоко уязвлен. Я тут с ума схожу из-за Би, а он не придумал ничего лучше, чем эта шуточка?
– Нет, Фитц. Нет. Это самый смешной розыгрыш, хотя я и не думал тебя разыгрывать. Ах, дружище, ты и сам не понял, что сказал, хотя я же тебе раньше все объяснял… – Он снова умолк, чтобы отдышаться.
Я, как мог, постарался не уронить достоинства:
– Мне нужно проведать Чейда.
Довольно с меня глупых шуток на сегодня.
– Да. Конечно нужно. Но не теперь. – Он безошибочно протянул руку и схватил меня за запястье. – Останься, Фитц. Потому что теперь у меня есть по крайней мере часть ответа на самый важный из твоих вопросов. И ответы на вопросы, которые ты даже не догадаешься задать. Первым я отвечу на последний по важности из них. Фитц… Ты можешь отрицать это сколько угодно, но я был близок с тобой во всех смыслах, какие только имеют значение. А ты был близок со мной. Мы делились мыслями и хлебом, мы перевязывали друг другу раны, мы прижимались друг к другу во сне, когда у нас не оставалось ничего, кроме тепла собственных тел. Твои слезы капали на мое лицо, и моя кровь пятнала твои руки. Ты нес мой труп, а я нес тебя, даже не зная, что это ты. Ты дышал за меня, приютил меня внутри собственного тела. Теперь понимаешь? Во всех смыслах, какие только имеют значение, я был с тобой. Наши сущности были едины. Так капитан становится единым существом со своим живым кораблем, а дракон – со своим Элдерлингом. Мы были вместе так часто, что почти слились, и наши сущности смешались. Мы были так близки, что, когда ты занимался любовью с Молли, она зачала нашего ребенка. Твоего. Моего. Своего. Девочку из Бакка, в жилах которой течет кровь Белых. О боги! Ну и шутка, ну и веселье! Думаешь, я подшутил над тобой? Нет уж. Это ты принес мне радость и веселье. Скажи… она похожа на меня?
