По-моему, это был самый страшный день – Эллик уехал, а его солдаты остались следить за нами. И как же они смотрели! Косились, ухмылялись, тыкали пальцами. Одних девушек-небел жестами отбраковывали как негодных, фигуры других жестами же оценивались как аппетитные. Нет, никто из них нас и пальцем не тронул, но от этого их взгляды и бормотание казались только страшнее.
Приказам Эллика солдаты подчинялись беспрекословно. Он велел пока что не трогать нас, они и не трогали. Однако он в любой момент мог отменить или изменить свое распоряжение, и понимание этого грозовой тучей висело над нами. Всю вторую половину дня небелы мрачно хлопотали по хозяйству, постоянно поглядывая, что происходит в лагере солдат. Дважды я слышала, как они переговариваются шепотом: «Никто этого не провидел, никто не предсказывал! Как такое могло случиться?» Они вспоминали старые рукописи и читали по памяти друг другу предсказания, пытаясь найти им новое толкование, которое подошло бы к случившемуся. Двалия, кажется, старалась пресекать такие разговоры, отправляя Слуг то натопить снега для чая, то набрать еще дров. Они послушно выполняли распоряжения, но уходили на всякий случай по двое, по трое и, наверное, за работой продолжали перешептываться.
Если Двалия всячески приставляла своих небелов к делу, то солдаты Эллика, напротив, открыто бездельничали, обсуждая стати женщин, будто лошадей на ярмарке. Небелы-мужчины нервничали не меньше девушек, переживая, как бы Двалия не приказала им защищать нас. Закаленных бойцов среди них не было ни одного. На мой взгляд, они были кем-то вроде писарей – знающие, но хилые, как побеги ивы, и малокровные, как рыба. Они умели худо-бедно охотиться, и Двалия велела им настрелять дичи, чтобы пожарить на вертеле. Кровь застыла у меня в жилах, когда я заметила, как несколько солдат встали и лениво побрели за ними, злорадно ухмыляясь и тихо похохатывая.
Мы ждали у костра, который не мог согреть нас. Наконец охотники вернулись с двумя отощавшими по зиме кроликами. Лица охотников были совершенно опрокинутые. Солдаты не тронули их, но ходили за ними по пятам, нарочито громко перешептываясь о том, что могли бы с ними сделать. Трижды калсидийцы вспугивали добычу у них из-под носа.
Я долго терпела, но в конце концов мне понадобилось облегчиться. Шун злилась, но и ей уже страшно хотелось отойти. Мы отправились вместе, оглядываясь через плечо, и нашли место, где нас почти не было видно. Я, как всегда, изобразила, что писаю стоя, прежде чем присесть рядом с Шун. Я уже научилась писать на корточках, не забрызгивая пятки башмаков. Когда мы закончили и стали поправлять одежду, рядом зашевелилась тень. Шун набрала воздуха, чтобы закричать…
– Не надо, – сказал он не повелительно, а умоляюще.
Он подошел ближе, и я разглядела, что это тот самый молодой солдат, который смотрел на Шун влюбленными глазами с тех самых пор, как мы покинули Ивовый Лес.
Он заговорил быстро и тихо:
– Я только хотел сказать, что буду защищать тебя. Умру, но не позволю никому обидеть тебя. Или ее.
– Спасибо, – так же тихо ответила я, притворяясь, что верю, будто его слова относятся ко мне, а не к Шун.
В сумерках я не могла разглядеть его глаз, но заметила, что его губы изогнулись в улыбке.
– И я никому не выдам твой секрет, – добавил он и, попятившись, растаял в зарослях хвойных деревьев.
Мы обе замерли на месте, но спустя какое-то время решились подойти к зарослям поближе. Под ними никого не было.
– Он говорил со мной и раньше, – призналась Шун. – Несколько солдат заговаривали со мной. Точно так же, как они нашептывают гадости бледным, когда те приносят им еду или забирают грязную посуду. Только он, единственный из всех, говорил ласково.
– Ты веришь ему? Тому, что он пообещал?
Она посмотрела на меня:
– Что он защитит нас? Один против целого войска? Он не сможет. Но раз он думает, что нам потребуется защита, значит знает – нас ждет что-то страшное.
– Мы все это знаем, – тихо сказала я.
Мы пошли обратно в лагерь. Мне хотелось взять Шун за руку, просто чтобы держаться за кого-то, но я знала, что ей это не понравится.
Уже сгустились сумерки, когда вернулся Эллик. Двалия громко ахнула от облегчения, увидев, что Виндлайер с ними, живой и здоровый. Седельные сумки чуть не лопались, смех Эллика и его людей был слышан задолго до того, как они подъехали к солдатскому костру.
– Мы грабили в городе средь бела дня, а никто ни сном ни духом! – крикнул один, и все кинулись к костру, спеша посмотреть на добычу.
Вернувшиеся стали доставать из сумок бутылки вина и роскошные яства – ветчину и хлеб с изюмом и пряностями, копченую рыбу и зимние яблоки.
– Средь бела дня! – повторяли они.
А один потряс в воздухе домотканым платьем:
– Снял прямо с бабы! А она стояла и смотрела, как корова перед дойкой. Ну я ее малость пощупал, на большее, жаль, времени не было. А когда мы двинулись своей дорогой, муж взял ее за руку и они пошли по городу, даже не обернувшись!
Двалия смотрела на них с ужасом, разинув рот. Сперва я подумала, что это рассказ солдата так потряс ее, но потом проследила, куда она смотрит. Виндлайер все еще сидел верхом, рядом с ухмыляющимся Элликом. Туманный человек неуверенно улыбался. На груди у него красовалось жемчужное ожерелье, на голове – меховая шапка, на шее – узорчатый яркий шарф, а на руках – перчатки из красной кожи, украшенные кисточками.
У нас на глазах один из тех солдат, что ездил с ними, хлопнул его по бедру и крикнул:
– Ну, теперь заживем!
Улыбка Виндлайера сделалась шире и увереннее.
Думаю, именно это заставило Двалию решиться.
– Виндлайер! Помни о пути! Не отклоняйся от того, что было предсказано! – крикнула она ему.
Эллик развернул лошадь и поехал прямо на Двалию. Она попятилась, споткнулась и едва не упала в костер.
– Он теперь мой! Не смей с ним говорить!
Но улыбка на пухлом лице Виндлайера погасла, и он в страхе и растерянности смотрел, как Эллик, перегнувшись, отвешивает Двалии оплеуху. Она не попыталась уклониться от удара. То ли отважно встретила его, то ли боялась пошевелиться.
Эллик сверлил ее взглядом, пока она не опустила глаза. Тогда он вернулся к своему костру и объявил:
– Сегодня мы будем праздновать! А завтра еще раз испытаем дарования нашего прекрасного друга!
Кое-кто из небелов смотрел на пир в солдатском лагере, истекая слюной. Когда Эллик спешился, его люди отдали ему лучшую долю добычи. Виндлайер еще какое-то время смотрел на лагерь Слуг, как пес, мечтающий только вернуться в родную конуру. Но потом солдаты окружили его, открыли для него бутылку вина и развернули сладкий пирог. И вот он уже спрыгивает с лошади, а один из недавних спутников по-приятельски обнимает его за плечи и ведет в толпу его новых товарищей. Мне однажды снилось, как нищего затягивает в водоворот из драгоценностей и яств.
