– Сюда, они поскакали сюда! – И решил, что калсидийцы удирают от отряда королевских стражников.
Наемники вернулись в лагерь, только чтобы взять свежих лошадей. Они направлялись прямо к веренице животных, привязанных у границы лагеря. Каждый выбрал себе свежего коня, спеша оседлать его и бежать. Лошади, напуганные суетой, шарахались, натягивая привязь, и норовили затоптать людей. На всех свежих лошадей не хватало.
– Фитц Чивэл! Принц Фитц Чивэл! – раздался голос у меня за спиной, и я узнал его.
Персивиранс спешил мне на помощь.
– Персивиранс! Стой! – Голос Риддла, полный тревоги и страха за мальчишку.
– Не подходи! – крикнул я.
Эллик воспользовался тем, что я отвлекся, и атаковал. Он прыгнул на меня, явно решив либо зарубить меня, либо заставить убить его. Я пытался отступить, но позади был глубокий снег и густые кусты. Накатило страшное головокружение. Я шарахнулся в сторону, увязая в глубоком снегу. Дала о себе знать усталость. Мышцы ослабли. Кинжал выпал из моей руки, колени подогнулись. Я попятился, споткнулся и повалился в кусты.
Эллик не собирался мешкать, упуская подарок судьбы. Он шагнул вперед, и меч, некогда висевший в моем собственном доме, метнулся к моей груди.
– Господин! Фитц Чивэл!
Услышав крик, я поднял взгляд. Персивиранс мчался ко мне, умудрившись на скаку подхватить меч Верити, торчавший в сугробе. Он сжимал его, будто кочергу. Было видно, что парень никогда не держал в руках оружия.
– Назад! – закричал я, потому что Эллик уже поворачивался, чтобы встретить Персивиранса мечом.
Меч Верити был слишком тяжел для мальчишки. Мастерство тут было ни при чем. Просто меч тянул его руку вниз, а разогнавшаяся лошадь двигалась быстро. Он вонзил меч в Эллика, будто копье. Несостоявшийся герцог выронил оружие и вцепился в клинок, торчащий из его груди. Персивиранс закричал, лицо его исказилось от ярости и ужаса. Он спрыгнул с лошади, не выпуская меча, и навалился на Эллика, опрокинув его в снег.
Действие карриса заканчивалось. Сердце билось, будто пойманная рыба. Хватая воздух, я брел по глубокому снегу, пытаясь выбраться на утоптанное место. Я слышал крики, но плохо понимал, что происходит. Выход был только один. Я бросил нож и нащупал на поясе мешочек. Там, на дне, еще оставался крошечный бумажный сверток, маленький фунтик семян. Я насыпал немного себе в рот и перетер зубами. Меня передернуло. Казалось, вот-вот вырвет. Все вокруг стало белым и понеслось по кругу, по кругу… Остались только шум и холод. А потом вдруг все стало ярким, легким и отчетливым.
Я протянул руку, схватил Персивиранса за шиворот и поднял его на ноги над умирающим Элликом. Отступил, нашел на снегу кинжал, убрал в ножны. И огляделся, пытаясь разобрать, что творится вокруг. На моих глазах Лант взмахнул своим смешным мечом и отрубил калсидийцу руку. Еще больше меня потрясло то, что Риддл был не в седле – противник стащил его с лошади, пытаясь украсть ее. Его спас Лант.
Я вытащил меч Верити из груди Эллика. Старик слабо захрипел – он был еще жив. Я прикончил его. Персивиранс неотрывно смотрел на меня. Рот его был открыт, грудь тяжело вздымалась, и я испугался, что он вот-вот расплачется.
– Подбери меч! – крикнул я ему. – Ко мне! Ко мне, парень!
Против ожиданий, он послушался – подобрал меч, некогда украшавший стену над камином, и отошел от тела Эллика.
– За мной, – приказал я, и Пер двинул следом туда, где стояли Риддл и Лант.
Они уже разобрались с калсидийцем, пытавшимся украсть лошадь. Пер свистнул, и его мерин подбежал к нему. Следом, раздувая ноздри, прискакала Капризуля с вытаращенными глазами.
– Охраняй лошадей, – велел я ему и повернулся к Ланту. – А ты помоги ему. Не хочу, чтобы кто-то из этих ублюдков удрал на свежей лошади.
Я услышал громкие крики и обернулся. Впереди скакала стража Венца Холма, за ними – мои Баламуты, а еще дальше, держась на два корпуса позади – Фоксглоу со своими людьми.
– Брать живьем! Не убивать! – крикнул я во весь голос.
Но одного из калсидийцев уже зарубили сразу двое стражников. Не успел я набрать в грудь воздуха для нового приказа, как упали еще двое. Последний уже отвязал лошадь и почти успел оседлать перепуганное животное, но рухнул под копыта.
– Прекратить! – крикнул я, спеша к месту битвы.
Если они и слышали меня, то не обратили внимания. Одна Баламутка спрыгнула с лошади и проткнула мечом двоих упавших калсидийцев, прежде чем я успел остановить ее. Третьего убивать не понадобилось – он уже был мертв.
– Внимание! – рявкнул Риддл. – Принц Фитц Чивэл! Стража! Уберите оружие.
Я никогда прежде не слышал, чтобы он так кричал. Риддл уже снова был в седле и встал между мной и разгорячившимися в бою людьми, к которым я так неосмотрительно бросился.
– Принц Фитц! – крикнул кто-то, и все Баламуты повернулись ко мне, ухмыляясь и потрясая окровавленными мечами, довольные, как щенки, затравившие амбарную кошку.
Я смотрел на них в ужасе. Меня била дрожь – от усталости, от головокружения, от снадобий и отчаяния. Я протянул руку и схватился за ногу Риддла. И устоял на ногах.
– Би здесь? С ней все хорошо? – Голос Персивиранса от волнения прозвучал пронзительно и по-детски.
– Нет, – сказал я. – Би нет. И Шайн тоже. Здесь их точно нет. – Я собрал все силы, что у меня оставались. Колени у меня тряслись. Я вздохнул и почувствовал, как начинают действовать семена карриса. – Мы будем искать их. Немедленно.
Глава 26. Перчатка
О происхождении Белого по имени Любимый нам известно немногое. Виной тому небрежность Слуги, который встретил его у ворот еще ребенком. Хотя этот Слуга и утверждал, что записал подробные сведения о семье Любимого, записи эти либо вовсе не существуют, либо же были ошибочно помещены не туда, куда следовало, когда ребенка принимали в школу и решалась его дальнейшая судьба. Некоторые предполагают, что записи эти украл и уничтожил сам соискатель, однако я нахожу это маловероятным. Многие из тех, кому было поручено о нем заботиться, преувеличивали его хитроумие.
Поначалу ребенок выказывал веселый нрав и послушание, ибо родители убедили его, что Клеррес – место, где ему положено быть. Однако со временем он делался все более замкнутым и невосприимчивым. Он мало что рассказал тем из нас, кто пытался проследить его происхождение. Мы можем более или менее уверенно утверждать лишь то, что он жил с родителями не меньше двенадцати лет и что все три его родителя были уже престарелыми и вскоре не смогли бы заботиться о Любимом и о себе самих. Поначалу он утверждал, что у него есть две сестры и он ужасно по ним скучает, однако позже стал говорить, что ни братьев, ни сестер у него нет. Попытка разыскать его семью и использовать ее потомков для скрещивания с имеющимся у нас материалом закончилась неудачей.
Таким образом, Любимый остается единственным представителем своего рода, упомянутым в наших записях. Все наши усилия получить от Любимого приплод оказались напрасны. Он упрям, временами жесток, склонен спорить со старшими и заражает этими дурными качествами других Белых, если позволить ему общаться с ними. Когда было решено отметить его таким образом, чтобы его легко можно было узнать, куда бы он ни направился, он сопротивлялся нанесению татуировки и даже пытался выжечь законченный рисунок с собственной спины.
