Постепенно жизнь моя вошла в пусть и странную, но колею. Я смотрел на тех, кого собирался покинуть, и раздумывал, что им понадобится. А заодно – как подготовиться к задуманному. Я сдержал обещание, которое дал Шуту: отвел Эша вниз на плац и поручил Фоксглоу учить его. А когда она заявила, что мальчику понадобится противник для учебных поединков, такого же роста и веса, я привел ей Персивиранса, и она стала учить обоих бою на деревянных мечах. Фоксглоу раскусила Эша гораздо быстрее, чем я. Уже на второй день тренировок она отвела меня в сторону и поинтересовалась, не замечал ли я чего-нибудь странного в Эше. Я сказал, что в чужие дела не лезу, и она в ответ с улыбкой кивнула. Если она что-нибудь и изменила в обучении Эша, я этого не заметил.
Свою стражу я полностью перепоручил Фоксглоу. Несколько оставшихся Баламутов согласились соблюдать ее железную дисциплину, и от них появился толк. Она потребовала, чтобы они сняли форму Баламутов и стали носить мой знак. Я наедине попросил, чтобы она держала их наготове на случай, если лорду Чейду понадобятся солдаты. Хотя у него была целая сеть лазутчиков, доносчиков и порученцев, старый убийца никогда не заботился о собственной охране, а стража, пожалуй, могла бы ему пригодиться. Фоксглоу серьезно кивнула, и я успокоился, зная, что на нее можно положиться.
Когда Интегрити и Проспер снова пригласили меня поиграть, я в ответ предложил им встретиться на тренировочном плацу, где смог оценить, из какого теста сделаны мои племянники. Они оказались не такими неженками, как можно было подумать. Именно там, в драке на деревянных мечах, я впервые по-настоящему увидел в них мужчин и родичей. У Проспера была возлюбленная, и он с нетерпением ждал, когда будет объявлено об их помолвке. Интегрити, не обремененный титулом наследника, имел множество поклонниц, готовых присоединиться к нему в игре, на верховой прогулке или за бокалом вина. Я постарался передать им все, что мог, все, чему научился у Верити. Будучи намного старше их отца, я рассказал им про деда то, что счел подходящим для их ушей.
Я прощался с родными местами. Зима в Оленьем замке напомнила мне о временах моего детства. Да, теперь я мог присоединиться к обществу нарядных и надушенных дам и господ за игрой в кости или к еще каким-нибудь азартным развлечениям. Я мог бы послушать певцов из Джамелии или поэтов с островов Пряностей. Но перед главным очагом в Большом зале охотники по-прежнему ладили стрелы, а женщины пряли и вышивали. Здесь те, кто работал в замке, делали свое дело у огня, прислушиваясь к молодым менестрелям или поглядывая на то, как ученики кукольника раз за разом репетируют свое представление. Когда я был маленьким, отсюда не гнали даже бастардов.
Я тихонько приходил сюда, чтобы отдохнуть душой. Любовался, как неуклюже молодые слуги ухаживают за горничными, как перешучивается молодежь, как мягко играют отсветы огня и никто никуда не спешит. Я часто видел там Эша и Пера, а пару раз – Спарк: она издали наблюдала за другом Эша, и выражение лица у нее было весьма задумчивое.
Чейд оставался добродушным и рассеянным. Он ел у себя в комнатах и всегда был как будто рад меня видеть, но ничем не показывал, что помнит, кто я и кем мы друг другу приходимся. С ним всегда кто-то сидел. Часто это были Шайн или Стеди, а иногда – девушка по имени Велком, обучающаяся владеть Силой. Чейду было очень приятно ее внимание, да и она, кажется, благоволила к нему. Однажды я застал ее, когда она расчесывала его седые волосы, напевая песню о семи лисах. Несколько раз мне удавалось побыть немного с Чейдом наедине, отослав ее с каким-то поручением, но она всегда очень скоро возвращалась, так что я не успевал даже попробовать добиться от Чейда какого-то настоящего ответа.
Кетриккен вплотную занялась воспитанием Шайн. Теперь дочь Чейда стала одеваться более скромно, но элегантно, и всякий раз, когда я ее видел, была занята делом. Неттл начала учить ее Силе. Шайн, похоже, радовалась, что оказалась при дворе и в окружении Кетриккен. Молодым людям не дозволялось за ней ухаживать, а в компаньонки ей Кетриккен подбирала девушек прилежных и умных. Шайн стараниями королевы расцвела. Я подозревал, хотя и не был уверен, что отчасти ее спокойствие объясняется травяными чаями. Узнав своего отца и увидев, что он лишился рассудка, она смирилась с тем, что Лант не может быть ее возлюбленным. Когда на меня находило мрачное настроение, я думал, что, возможно, калсидийцы вообще отбили у нее охоту к мужчинам. И если так, размышлял я еще более мрачно, то я ничем не могу ей помочь.
Я знал, что должен заставить ее более подробно рассказать обо всем, что произошло с ней в плену. Я спросил об этом Неттл, поскольку опасался, что печальные воспоминания могут взбаламутить Силу Шайн. Неттл сразу согласилась, что мы должны докопаться до правды. Кетриккен с меньшей готовностью встретила предложение подробно расспросить Шайн, но когда мы обратились к Дьютифулу, он постановил, что это необходимо, попросив лишь по мере сил не слишком расстраивать девушку. Я составил список вопросов, но задавала их Кетриккен. Неттл была рядом, чтобы наблюдать за состоянием дочери Чейда. Сам я сидел за стеной в потайном лабиринте – там я мог все слышать и записывать, не усугубляя тревогу Шайн своим присутствием.
По-моему, для нее было даже облегчением наконец рассказать обо всем, что с ней произошло. Сначала она говорила через силу, но потом слова хлынули из нее потоком. Я узнал имена некоторых похитителей и с ужасом услышал рассказ о том, как они ничем не помогали моей дочери, когда она серьезно заболела. И только когда Шайн упомянула, что с Би стала облезать кожа, я понял, что это было. Би становилась темнее – точно так же, как Шут, приближаясь к распутью, где ей предначертано совершить нечто важное. Вот только, если верить Шайн, кожа Би, наоборот, бледнела. Я отложил размышления об этом на потом, упрямо сказав себе, что сейчас необходимо просто записывать каждое слово Шайн. Позже я подумаю и пойму, что это означает для меня. И для Шута.
Я записал все, даже самые ужасные подробности, и с удовлетворением вспомнил, какой нехорошей смертью умер от моей руки смазливый насильник. Однако, когда рассказ Шайн подошел к концу, она, к моему ужасу, призналась Кетриккен и Неттл, как больно ей было узнать, что возлюбленный оказался ее братом. Шайн разрыдалась и сквозь девичьи слезы проговорила, как это было ужасно – бесконечный кошмар остался позади, но пробуждение принесло известие о том, что ей не суждено быть с человеком, которого она любит.
Неттл скрыла свое изумление, а Кетриккен просто сказала: откуда ж им обоим было знать, что так выйдет. Они не стали упрекать ее или давать советы. Дали выплакаться, а когда Шайн заснула прямо в обложенном подушками кресле, Неттл укрыла ее и ушла. Кетриккен осталась рядом и взялась за прялку.
Фитц Виджилант, однако, не готов был смириться с тем, что Шайн – его сестра. К моему удивлению, он не сменил имя бастарда на фамилию Чейда. Несколько дней он хранил мрачное молчание, не желая с нами разговаривать. Если они с Шайн оказывались за столом рядом, он угрюмо смотрел в тарелку, не поддерживая беседу. Я радовался, что Чейд ест у себя и Шайн часто составляет ему компанию. Ведь в былые времена Чейд мигом разглядел бы причину терзаний Ланта. Взгляды, которые тот бросал на Шайн, когда они сталкивались в коридоре, нетрудно было истолковать, и это не давало мне покоя. Мне до ужаса не хотелось брать дело в свои руки, но когда я уже готов был вмешаться, меня опередил Риддл.
