– Передай лорду Голдену, что я зайду к нему сегодня вечером. Боюсь, даже скорее ночью, потому что сегодня празднование поворота на весну продолжится. Но я приду, как только смогу, и надеюсь, он не очень расстроится, если я разбужу его. Если же он против, оставь мне записку, что лорд Голден хочет побыть один.
– Ему ужасно скучно лежать без сил. Думаю, он обрадуется вашему обществу.
Я решил, что Шуту будет полезно поговорить с Кетриккен.
Тут вмешался Уэб:
– Фитц, а когда ты сможешь заглянуть ко мне? Я хотел бы представить тебя птице. Не то чтобы меня тяготило ее общество, но Соар не очень доволен таким соседством…
– Понимаю. Я приду завтра утром, если только лорд Чейд не даст мне новых поручений. Возможно, мне придется провести весь день в Баккипе.
Я мысленно отругал себя за то, с какой неохотой согласился помочь Уэбу. Я приду к нему. И ворона наверняка сочтет меня неподходящим спутником.
Уэб улыбнулся в ответ:
– Великолепно! Я ей много о тебе рассказывал и делился мысленными образами при помощи Дара. Через пару дней мне пора будет в обратный путь – хорошо бы, чтобы вы с ней определились до этого. Ей уже не терпится с тобой познакомиться.
– Мне тоже, – вежливо ответил я.
На этом я раскланялся и покинул покои леди Кетриккен, гадая, задумывался ли когда-нибудь Риддл над тем, чтобы завести ручную птицу.
Глава 7. Тайна и ворона
Красные у берегов наших стоят корабли,
А Шрюд, наш славный король, телом и разумом слаб.
Юный бастард не зевал – предал он короля.
Злой силой и колдовством отнял он у людей
Владыку, в ком так нуждались они.
И Регала-принца лишил он отца, наставника, мудрой опоры.
Дорого же обошлась принцу его доброта.
И смеялся бастард. Убийца торжествовал,
Кровью покрытым мечом крепость он осквернил,
Что приютила его, жалкую жизнь сохранив.
Не было дела ему до великих сердец,
Что взрастили, вскормили и защищали его.
Лишь кровопролитие любо ему, но неведома верность —
Ни королю, ни стране.
В сердце сыновняя скорбь, бремя военных забот на плечах,
Принц, ныне король, всходит на отчий престол.
Братья погибли в бою или бежали;
Лег на чело Регала тяжкий венец.
И горевать, и защищать равно досталось ему.
Шрюда последний сын, верный и храбрый,
Стал королем разоренной врагами страны.
«Прежде отмщенье!» – усталый воскликнул король.
Герцоги и бароны под кровом его собрались
И дружно взмолились: «В темницу бастарда!»
И Регал
Честно исполнил свой долг.
В оковах коварный бастард, Хитроумный, Цареубийца.
Приняли холод и тьма ледяное сердце его.
«Узнайте, в чем сила его», – верным король повелел. И они расстарались.
Словом и делом, дубьем и железом, тьмою и хладом сломили предателя дух.
Ни благородства души, ни ума не явил он,
Лишь кровожадность и жалость собачью к себе.
И погиб он, Предатель, носитель Нечистого Дара,
Жизнью своей никому радости не принеся.
Смерть же его избавила нас от позора ходить с ним одною землей.
Келсу Искусные Пальцы, менестрель из Фарроу, «Тяжкий жребий короля Регала»
[3] Я ковылял в свою комнату, тихо проклиная неудобные туфли, от которых ноги так и болели. Сейчас проведаю Шута, думал я, и придется снова надеть маску лорда Фелдспара. Сегодня вечером опять будет пир с музыкой и танцами. Тут я ощутил укол совести, вспомнив о Би. В попытке утешиться я напомнил себе: «Ревел непременно позаботится, чтобы Зимний праздник в Ивовом Лесу состоялся как полагается. И Шун уж точно не допустит, чтобы обошлось без пиршественного стола и гуляний». Вот только не забудут ли они позвать на праздник мою дочь? Я снова задумался о том, сколько еще ей придется обходиться без меня. Может, Кетриккен права и лучше послать за Би, чтобы ее привезли сюда?
Размышляя об этом, я прикусил губу. Лестница как раз привела меня на нужный этаж, я свернул в коридор и увидел, что возле моей двери стоит Риддл. Сердце мое радостно забилось при виде старого друга. Но когда я подошел ближе, оно упало: лицо Риддла было серьезным, а глаза – непроницаемы, словно он старательно скрывал свои чувства.
– Лорд Фелдспар, – с мрачным видом приветствовал он меня.
Я поклонился ему в ответ, постаравшись, чтобы поклон походил скорее на небрежный кивок – чуть дальше по коридору двое слуг добавляли масла в светильники.
– Что привело вас ко мне, любезный? – спросил я, подпустив в голос приличествующие моей роли нотки презрения к посыльному.
– Я принес вам приглашение. Позвольте зайти в ваши покои, чтобы зачитать его?
– Разумеется. Минуту.
Похлопав по карманам, я нашел ключ, отпер дверь и первым вошел в комнату. Риддл плотно закрыл за нами дверь. С облегчением сняв шапку и парик, я повернулся к нему, думая увидеть перед собой друга, сбросившего маску. Но он так и стоял у двери, словно и правда был всего лишь посыльным, и на лице его застыло мрачное выражение.
Я заставил себя сказать то, что должен был сказать, как бы неприятно это ни было:
– Прости, Риддл. Я понятия не имел, что делаю. Я думал, что делюсь с Шутом собственным здоровьем, и не собирался отнимать силы у тебя. Ты уже поправился? Как ты себя чувствуешь?
– Я здесь не из-за этого, – без выражения сказал он.
Сердце мое упало пуще прежнего.
– Тогда что случилось? Садись же! Хочешь, позову слугу, чтобы нам принесли поесть или выпить? – предложил я.
Я старался говорить с ним дружески, но видел по лицу, что Риддл запретил себе откликаться на мои любезности. Его трудно было винить.
Он пошевелил губами, потом набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул.
– Прежде всего, – начал он, и в голосе его, невзирая на дрожь, звучала решимость, – я должен сказать, что это не имеет к тебе никакого отношения. Ты имеешь право считать себя оскорбленным. Возможно, ты захочешь убить меня – что ж, можешь попытаться. Но ни ты, ни твое самолюбие, ни твое место при дворе, ни то, кто такая Неттл, ни мое низкое происхождение тут ни при чем.
По мере того как он говорил, маска бесстрастия таяла, голос его звучал все более пылко, лицо наливалось румянцем. Гнев и боль проступили в его глазах.
– Риддл, я…
– Помолчи! И послушай. – Он снова глубоко вздохнул. – Неттл беременна. Я не допущу, чтобы пострадала ее честь. Я не допущу, чтобы наш ребенок родился в бесчестье. Говори, что хочешь, делай, что хочешь, но Неттл – моя жена, и я не позволю, чтобы политика и тайны отравили нашу радость.
