Глядя, как он забирается в постель и натягивает на себя одеяла, я спросил:
– Ты точно хочешь побыть один?
Он ничего не ответил. Спустя какое-то время я понял, что ничего не дождусь, и почему-то расстроился. Десятки колкостей рвались у меня с языка. Шут представления не имел, чем я пожертвовал ради него. Но потом гнев ушел, и я порадовался, что промолчал. Я всегда старался, чтобы Шут не догадывался, от чего мне пришлось отказаться ради него.
Я мог лишь выполнять свой долг. Я спустился вниз, привел себя в порядок, нацепил личину лорда Фелдспара и, ощущая себя мятежником, переобулся в свои старые сапоги.
Зимний праздник знаменовал поворот на весну, дни становились длиннее, однако пока это еще вовсе не чувствовалось. Вчерашние тучи вывалили на землю все запасы снега. Небо было глубокого синего цвета, как юбки баккских красавиц, но у горизонта уже громоздились новые облака. Праздничные гирлянды на фасадах лавок и магазинов прихватило инеем. Утоптанный снег скрипел под ногами. Мороз отчасти развеял праздничное веселье, однако то тут, то там на улицах торговцы праздничными сладостями и игрушками громко нахваливали свой товар, пытаясь завлечь спешащих мимо прохожих. Мне попался унылый ослик с ледяными «усами» на морде, запряженный в тележку торговца жареными каштанами. Тот с трудом поддерживал огонь в жаровне и грел руки. Я купил дюжину каштанов, просто чтобы согреть замерзшие пальцы. В небе, как во все времена, с криками носились чайки. Вороны всей стаей пытались заклевать припозднившуюся сову. К тому времени, когда я добрался до улицы, где была портновская мастерская, нос у меня был таким красным, что Чейд бы залюбовался. Щеки задубели, а веки смерзались каждый раз, стоило мне моргнуть. Я поплотнее завернулся в плащ и понадеялся, что новый наряд окажется не таким нелепым, как тот, что на мне.
Как раз когда я нашел нужный дом, чей-то голос окликнул:
– Том! Том! Том!
Я вовремя вспомнил, что меня теперь зовут лорд Фелдспар, и не обернулся. Но тут какой-то мальчик у меня за спиной крикнул приятелям:
– Смотрите, говорящая ворона! Она сказала «Том»!
Под предлогом, что меня взяло любопытство от его слов, я обернулся и посмотрел, куда показывал мальчишка. На вывеске на другой стороне улицы сидела неряшливая ворона. Она посмотрела на меня и снова пронзительно каркнула:
– Том! Том!
Не успел я ничего придумать, как на ворону спикировала другая, крича и норовя ударить клювом. И словно по команде, откуда-то появился еще десяток птиц, спеша присоединиться к травле. Несчастная жертва взлетела, и я увидел на ее крыльях белые перья среди черных. К моему ужасу, один из соплеменников набросился на нее прямо в воздухе. Бедная птица перекувырнулась и в отчаянии забилась под свес крыши у ближайшей лавки. Двое противников попытались добраться до нее там, но не смогли. Остальные расселись на карнизах и стали ждать. Чутье любителей затравить слабого подсказывало им, что рано или поздно жертве придется покинуть убежище.
И тогда, как это заведено у них, они заклюют ее за то, что она не такая, как все.
«Ох, Уэб, во что ты меня втянул?» Я никак, ну совсем никак не мог взять на себя опеку над еще одной сиротой. Ей придется самой постоять за себя. Вот и все. А я буду надеяться, что она сумеет найти обратную дорогу. Только бы не оказалось, что Уэб послал птицу на мои поиски. Ожесточив свое сердце, я зашел в портновскую мастерскую.
Первой обновкой, представленной мне, оказался очень короткий плащ с капюшоном, отделанный несколькими слоями кружева в виде снежинок. Я подумал было, что портниха по ошибке достала женскую накидку, но она с мужем стала уговаривать меня примерить плащ и начала поправлять завязки. Потом они принесли манжеты для рукавов и штанов. При виде моих вызывающе немодных сапог портниха скорчила гримасу, но согласилась, что для такой погоды они, пожалуй, подходят. Я заверил ее, что надену кружевные манжеты на праздник со своими лучшими туфлями с бубенчиками на мысках, и сердце портнихи смягчилось. Мальчишка, которого прислали сделать заказ, оставил и деньги за него, так что мне оставалось лишь забрать обновки и откланяться.
Когда я вышел из мастерской, короткий зимний день уже начинал меркнуть. Мороз крепчал, и народу на улицах стало меньше. Я старательно не смотрел в сторону птицы, забившейся под свес крыши, и ее мучителей. Я зашагал в сторону Оленьего замка.
– Том! Том! – крикнула она мне вслед, но я сделал вид, будто не слышу.
И тут птица вдруг пронзительно каркнула:
– Фитц! Фитц!
Против собственной воли я замедлил шаги. Я смотрел только перед собой и видел, что прохожие начали оборачиваться. За спиной у меня раздалось отчаянное хлопанье крыльев, а потом:
– Фитц – Чивэл! Фитц – Чивэл!
Тощая матрона рядом со мной схватилась за сердце руками с опухшими суставами:
– Он вернулся! Он вернулся в обличье вороны!
Тут уж мне пришлось обернуться, иначе все бы удивились, почему такая страшная новость не заинтересовала меня.
– Да ладно, это просто чья-то ручная ворона! – презрительно заявил какой-то прохожий.
Мы все посмотрели на небо. Несчастная птица летала так высоко, как только могла, а стая пыталась догнать ее.
– Я слышал, если рассечь вороне язык вдоль, можно научить ее говорить, – поделился соображениями торговец жареными каштанами.
– Фитц – Чивэл! – закричала птица снова, когда одна крупная ворона ударила ее клювом.
Жертва замедлилась, перекувырнулась в воздухе, выправилась и отважно замахала крыльями, но было поздно – она потеряла высоту, теперь вся стая оказалась выше и набросилась на нее. По двое, по трое они обрушивались на несчастную, били клювами, вырывали перья. Она изо всех сил старалась удержаться в воздухе, где уж ей было защищаться…
– Дурной знак! – крикнул кто-то.
– Это Фитц Чивэл в обличье вороны! – снова завизжала женщина. – Бастард-колдун вернулся!
И вот тут-то ужас пробрал меня до костей. Недавно я думал, что вспомнил, как сам пережил то же, через что пришлось пройти Шуту. Нет, ничего я не вспомнил. Я накрепко забыл ту ледяную уверенность, что все на свете против меня, что добрые граждане Бакка в своих праздничных нарядах с радостью разорвут меня голыми руками – в точности как сейчас вороны рвут одинокую птицу-изгоя. Мне стало так дурно, что подвело живот и затряслись колени. Я пошел прочь, страшась, что вот сейчас кто-нибудь заметит мою дрожь в коленях и бледность. Вцепившись в сверток с одеждой, я старался сделать вид, что меня, единственного из всех прохожих, не волнует битва в небе.
– Она падает! – крикнул кто-то, и мне пришлось остановиться и запрокинуть голову.
Но птица не падала. Прижав крылья, словно сокол, она стремительно пикировала к земле. Прямо на меня.
– Я спасу вас, господин! – заорал торговец каштанами и ринулся ко мне, воздев над головой щипцы.
