Птица моргнула:
– Пить. Пить. Пить.
– И воды тебе дам.
Я старался не думать о том, как стремительно летит время. Словно в ответ на мою тревогу, Чейд мысленно поинтересовался, где я. Королева попросила Дьютифула сделать так, чтобы я непременно пришел. Очень необычная просьба с ее стороны.
Я скоро, – пообещал я, отчаянно надеясь, что смогу выполнить обещание.
Открыв потайную дверь, я подобрал птицу и стал подниматься с ней по темной лестнице, держа ее легко, но надежно.
– Фитц? – напряженно спросил Шут еще до того, как я встал на последнюю ступеньку.
Я видел только его силуэт в кресле у огня. Свечи давно догорели. От тревоги в голосе Шута у меня защемило сердце.
– Да, это я. У меня тут раненая ворона, она запуталась в моем парике. Я сейчас все объясню, только сначала положу ее, зажгу свет и напою водой.
– В твоем парике запуталась ворона? – переспросил Шут, и на удивление в его голосе сквозили веселье и издевка. – Ах, Фитц, я и не сомневался, что ты сумеешь влипнуть в какую-нибудь нелепую историю, чтобы развеять мою скуку.
– Ее прислал Уэб.
Я положил птицу на стол. Она попыталась встать, но волосы парика так оплели ее лапы, что она тут же свалилась на бок.
– Полежи спокойно, птичка. Мне нужно зажечь свечи. Тогда, надеюсь, я смогу тебя освободить.
Она не двигалась, но дневные птицы вообще часто замирают, оказавшись в темноте. Я ощупью побрел по комнате на поиски свечей. К тому времени, когда я нашел их и вставил в подсвечник, Шут уже был у рабочего стола, на который я положил птицу. К моему изумлению, своими узловатыми пальцами он распутывал пряди волос вокруг ее лапок. Я поставил подсвечник на дальний край стола и стал смотреть. Птица лежала тихо, только иногда моргала. Пальцы Шута, когда-то такие длинные, красивые и ловкие, теперь были похожи на сухие сучья. Он тихонько говорил с вороной, пока работал. Рукой со срезанными подушечками пальцев он ласково поглаживал ее лапы, чтобы она не шевелилась, а пальцы другой его руки тем временем ловко поднимали и отцепляли пряди волос.
Его голос журчал, как ручей, перекатывающийся по камням:
– Так, сначала вот эту… А теперь выпутаем коготок из петли. Ну вот, одна лапка почти свободна. Ох, надо же, как туго затянулось… Погоди, дай я поддену здесь… Вот так, эту лапу мы выпутали.
Птица тут же дернула освобожденной лапой, но Шут положил руку ей на спину, и она затихла.
– Потерпи немного, через минуту ты будешь свободен. А пока не дергайся, а то путы затянутся туже. Когда ты связан, от любой борьбы только хуже.
Когда ты связан… Усилием воли я промолчал. Шуту понадобилось куда больше минуты, чтобы освободить вторую лапу. Я уже хотел предложить ему воспользоваться ножницами, но он был так поглощен делом, что забыл на время о собственных бедах. И я запретил себе думать о времени и своих заботах и молча ждал.
– Ну вот, теперь все хорошо, – сказал он, отодвигая в сторону растрепанный парик.
Мгновение птица лежала неподвижно. Потом встрепенулась, извернулась и вскочила на лапы. Шут не пытался погладить ее.
– Он хочет пить, Фитц. Страх всегда вызывает жажду.
– Это она, – поправил я.
Я сходил к ведру с водой и наполнил чашку. Чашку поставил на стол, обмакнул туда пальцы, показал птице, как с них капает вода, и отошел. Шут взял в руки мою шапку и по-прежнему пришпиленный к ней парик. Ветер, дождь и вороньи когти сделали все, что могли: некоторые пряди безнадежно спутались, другие висели мокрыми сосульками.
– Не думаю, что его легко будет привести в порядок, – сказал Шут и снова положил парик на стол.
Я взял его и провел пальцами по волосам в тщетной надежде придать им хоть сколько-нибудь приличный вид.
– Расскажи мне об этой птице, – попросил Шут.
– Уэб хочет, чтобы я о ней позаботился. Раньше у нее был… ну, не хозяин… Скорее друг. Не Одаренный побратим, а просто человек, который о ней заботился. У нее на крыльях некоторые перья белые.
– Белые! Белые! Белые! – вдруг каркнула птица.
Она вприпрыжку, как все вороны, подбежала к чаше, глубоко окунула туда клюв и принялась жадно пить.
– Она разговаривает! – удивленно воскликнул Шут.
– Просто повторяет слова, которым ее научили, как все «говорящие» птицы. Я так думаю, – сказал я.
– Но ты же можешь общаться с ней через Дар?
– Не совсем. Я улавливаю ее чувства, волнение, боль. Но мы не связаны Даром, Шут. Я не читаю ее мысли, она не слышит мои. – Я тряхнул париком.
Ворона испуганно вскрикнула и шарахнулась в сторону, едва не опрокинув чашку.
– Прости. Не хотел тебя пугать, – сказал я. С тоской посмотрев на парик и шапку, я признал, что им уже ничто не поможет. – Извини, Шут. Мне надо поговорить с Чейдом.
И я потянулся к старику Силой.
Мой парик безнадежно испорчен. Не думаю, что смогу появиться на празднике в образе лорда Фелдспара.
Тогда приходи как хочешь, только побыстрее. Что-то назревает, Фитц. Королева Эллиана явно что-то затевает. Сначала я подумал, что она зла на меня, такой у нее был ледяной взгляд, когда я подошел поздороваться. Но она выглядит на удивление возбужденной, так весело танцует, подавая пример гостям… Словно какое-то ликование охватило ее. Никогда ее такой не видел.
Ты спрашивал Дьютифула, что это может означать? – спросил я.
Дьютифул не знает.
Я почувствовал, как Чейд раскинул сети Силы шире, чтобы включить и короля в нашу беседу.
Возможно, Дьютифул не видит ничего странного в том, что его королева искренне веселится на празднике, – с усмешкой заявил король.
Я чувствую, что-то будет! Это носится в воздухе! – возразил Чейд.
Не допускаешь, что я разбираюсь в переменах настроения своей жены лучше, чем ты? – ощетинился Дьютифул.
Я не мог больше выносить их перепалку.
Я спущусь в зал, как только смогу, но, увы, не в облике лорда Фелдспара. Боюсь, мой парик пропал.
По крайней мере, оденься по моде, – раздраженно велел Чейд. – Если ты заявишься в зал в рубахе и штанах, на тебя все уставятся. Но и костюм лорда Фелдспара надевать уже нельзя. Среди вещей, приготовленных для него, должно быть что-то, чего ты еще не надевал. Выбери из них, и побыстрее.
Хорошо.
– Тебе надо идти, – произнес Шут, едва я закончил беззвучные переговоры.
– Да. Как ты узнал?
– Фитц, я много лет назад научился толковать то, как ты едва заметно вздыхаешь от досады.
– Парик пропал. А без него я уже не смогу изображать лорда Фелдспара. Придется спуститься в мою комнату, порыться в гардеробе и отправиться на праздник совсем другим человеком. Для меня это несложно, хотя я не получаю никакого удовольствия. В отличие от Чейда.
