Проснулась я резко, как пловец выныривает из-под воды. Нет, как щепка, которую до сих пор что-то удерживало на дне. Двалия сидела на корточках у меня в изножье. Одисса легко опустилась на колени позади нее и чуть сбоку. Я покосилась на Шун – та спала, явно не подозревая о том, что происходит. А что происходит? Я поморгала и заметила что-то яркое краем глаза. Но когда я повернула голову, там ничего не было. Двалия улыбалась мне доброй и снисходительной улыбкой.
– Все хорошо, – сказала она успокаивающим тоном, и я поняла, что она лжет. – Я просто хотела поговорить с тобой. Объяснить, что тебе нет нужды бояться тех, кто нас охраняет. Они не причинят тебе зла.
Я снова заморгала и за миг до того, как мой взгляд сосредоточился на Двалии, увидела его. В углу палатки сидел туманный человек. Медленно-медленно, не поворачивая головы, я скосила глаза в его сторону. Да. Он глупо улыбался мне, а когда наши взгляды встретились, радостно захлопал в ладоши.
– Братик! – воскликнул он и рассмеялся от души, как будто над шуткой, которую мы оба услышали.
Его улыбка сказала мне, что он хочет, чтобы я полюбила его так же сильно, как он любит меня. Никто не любил меня так открыто с тех пор, как умерла моя мама. Я сердито уставилась на него, но он улыбался как ни в чем не бывало.
Двалия на миг нахмурилась, черты ее лоснящегося лица искривились в неодобрительной гримасе. Но едва я в упор посмотрела на нее, она тут же нацепила обычную доброжелательность.
– Ага! – сказала она радостным тоном. – Вижу, наша маленькая игра окончена. Ты видишь его, верно, шейзим? Даже когда наш Виндлайер изо всех-всех сил старается спрятаться, да?
В ее словах тесно переплелись похвала, вопрос и упрек. Улыбка Виндлайера на круглом, как луна, лице стала только шире. Он блаженно покачивался из стороны в сторону и был похож на счастливую клецку.
– Глупо. Глупо. Мой брат смотрит другими глазами. Он меня видит. Он видел меня еще с тех пор, как мы встретились в городе. Там была музыка и сладкая еда, и люди танцевали. – Он задумчиво почесал щеку, и я расслышала, как его ногти скребут по щетине. – Вот бы у нас был такой праздник, чтобы танцы, песни и можно есть сласти. Почему мы ничего никогда не празднуем, лингстра?
– Потому что мы не те, кто празднует, мой небел. Вот тебе и весь ответ. Мы не те, кто празднует, точно так же как мы не коровы и не чертополох. Мы – путь. Путь, которым мы идем ради блага мира.
– Служа миру, мы служим себе. – Эти слова Двалия и Одисса произнесли слаженным хором. – Благо мира есть благо для Слуг. Что хорошо для Слуг, хорошо и для мира. Мы торим путь.
Их голоса стихли, но женщины продолжали смотреть на Виндлайера с упреком, почти осуждающе. Он опустил глаза, его улыбка погасла.
Медленно, напевно он произнес слова, которые наверняка выучил еще с колыбели:
– Сошедший с пути есть не Слуга, но препятствие на пути к лучшему миру. Препятствия на пути до́лжно обходить. Если преграду нельзя обойти, ее до́лжно убрать. Если ее нельзя убрать, ее до́лжно уничтожить. Нам нельзя сходить с пути во имя блага этого мира. Нам нельзя сходить с пути во имя блага Слуг.
Договорив, туманный человек набрал побольше воздуха и шумно выдохнул, раздув щеки. Его нижняя губа была по-детски обиженно оттопырена, и смотрел он на груду одеял, а не на Двалию.
Она не унималась:
– Виндлайер. Видел ли кто-нибудь праздник для тебя на этом участке пути?
– Нет, – ответил он глухо и еле слышно.
– Видел ли кто-нибудь в каком-либо сне, чтобы Виндлайер веселился на празднике?
Он резко втянул воздух, и плечи его поникли.
– Нет.
Двалия наклонилась к нему. Лицо ее снова сложилось в приторно-добренькой гримасе.
– Раз так, мой небел, на пути Виндлайера нет праздников. И если Виндлайер отправится на праздник, то он свернет с пути или же исказит сам путь. И кем тогда будет Виндлайер? Слугой?
Он медленно, тупо покачал головой.
– А чем же? – безжалостно гнула свое Двалия.
– Препятствием. Которое обходят. Избегают. Убирают. Уничтожают. – Последнее слово он произнес еле слышно, опустив глаза.
Я потрясенно уставилась на него. Никогда еще мне не доводилось видеть, чтобы человек так искренне верил, что тот, кто вроде бы любит его, убьет его за малейшее нарушение правил. Холодок пробежал по моей спине – я вдруг поняла, что и сама в это верю. Двалия убьет его, если он свернет с пути.
Что еще за путь?
А у меня, по их мнению, тоже есть путь? И мне надо быть осторожной, чтобы не сойти с него? Я посмотрела на Двалию. Она и меня убьет, если я сверну с пути?
Двалия поймала мой взгляд, и я уже не могла отвести от нее глаза. Она заговорила тихим, ласковым голосом:
– Потому-то мы и пришли за тобой, шейзим. Чтобы спасти и защитить тебя. Если бы не мы, ты стал бы преградой на пути. Мы отвезем тебя домой, там тебе нечего будет бояться. Там ты не сможешь случайно сойти с пути или исказить его. Заботясь о тебе, мы заботимся о пути и благе всего мира. Пока миру ничего не грозит, и тебе тоже ничего не грозит. Не бойся.
Ее слова привели меня в ужас.
– Что такое путь? – резко спросила я. – Как понять, иду я по пути или нет?
Двалия улыбнулась еще шире и медленно кивнула:
– Шейзим, я счастлива. Это первый вопрос, который мы всегда надеемся услышать от Слуги.
Я покачнулась, в животе застыл ледяной ком. Я видела, как живут слуги. Мне и в голову не приходило, что я могу стать одной из них. И теперь я поняла, что вовсе не хочу становиться. Но стоит ли рисковать и говорить ей об этом? А вдруг это означает сойти с пути?
– Поэтому я приятно удивлена, услышав такой вопрос от столь юного шейзима, как ты. Обычно шейзимы не понимают, что путь только один. Они видят возможности, ведущие к великому множеству путей. Шейзимы, рожденные здесь, в этом нецивилизованном мире, часто не могут осознать, что существует лишь один истинный путь и его можно нанести на карту. Путь, по которому мы все стараемся вести мир, чтобы мир стал лучшим местом для всех нас.
Понимание накрыло меня гигантской волной. Неужели это то, о чем я всегда знала? С необычайной ясностью мне вспомнилось, как нищий на рынке прикоснулся ко мне, и мне вдруг открылось бесконечное множество возможных будущих, зависящих от того, как поступит встреченная мною мельком пара влюбленных. Мне даже пришло в голову подтолкнуть судьбу, чтобы она выбрала один из этих путей, тот, что казался мне самым правильным. Тогда парня убили бы разбойники, а девушку изнасиловали и она тоже умерла бы, но я видела, как братья отправятся мстить за нее и уговорят других людей присоединиться к ним, и на много десятилетий большие дороги станут защищены. Два человека умрут мучительной смертью, зато множество будет спасено.
Я вернулась в здесь и сейчас. Одеяла, которыми я укрывалась, сползли, и зимний холод добрался до меня.
