Хозяин?
Возвращайся туда, где вас сегодня кормили овсом. Постарайся увести с собой остальных, если сможешь. Там вы будете в безопасности.
Хочу с тобой.
Нет.
Я закрылся от нее в Даре. Чалая была чудесной лошадью, храброй и умной. Она упорно пыталась дотянуться до меня, но я не мог позволить, чтобы между нами образовались узы. У меня не было времени играть столь важную роль в жизни кого бы то ни было, пока я не верну домой мою дочь. А возможно, и после тоже. Я уловил смятение и разочарование кобылки. Нет, нельзя позволять ей затрагивать мою душу. Ничто не тронет меня до тех пор, пока Би не будет в безопасности.
– Камень, – сказал я Чейду.
Он молча кивнул, сберегая силы. Остаток пути до камня надо было идти по глубокому снегу. Я шел боком, протаптывая тропу для Чейда и поддерживая его. Он переставлял ноги, но навалился на меня всем весом. Царапина на моем плече дала о себе знать. Наконец мы подковыляли к цели.
– Переведи дух немного, – предложил я.
Чейд из последних сил покачал головой.
– Нет, – еле выдавил он. – Вперед, пока я не потерял сознание.
– Слишком опасно, – возразил я, но он поднял окровавленную руку, которой зажимал рану в боку.
Я не смог остановить его и едва успел сосредоточить свою Силу, прежде чем он шлепнул ладонью по камню и нас затянуло внутрь.
Что-то пошло не так. Только что я поддерживал Чейда, но когда он втащил меня следом за собой в камень, его образ в Силе замерцал, и вдруг оказалось, что на моих руках нет никого, один лишь мертвый груз. Я не чувствовал Чейда, я тонул в море звезд, камнем погружаясь в бездну.
Глава 16. В дороге
Когда появляется шейзим, Слуги должны быть готовы распахнуть ему объятия. Часто родители огорчаются, узнав, что им придется расстаться с ребенком, которого они растили и холили много лет. Когда родители приведут шейзима к вратам, любезно пригласите их войти, предложите отдохнуть и поесть с дороги. Не стоит забывать и о подарках, однако ни в коем разе у родителей не должно сложиться впечатления, будто подарки есть плата за ребенка. Шейзимов недопустимо покупать или отбирать силой. Если родители не могут решиться расстаться с ребенком, дайте им время. Если дитя еще младенец, мягко напомните им, что за таким младенцем придется ухаживать много лет, прежде чем он вырастет. Если ребенок старше, укажите на то, как важно, чтобы дитя росло там, где его примут, станут учить и лелеять.
Будьте терпеливы с родителями, не готовыми расстаться с ребенком. Предложите им кров и ночлег, позвольте погулять в садах и увидеть библиотеки. Дайте понять, что, как бы ни затянулось младенчество и детство их дочери, здесь она всегда будет окружена заботой, а прежде всего – любовью приставленных к ней Слуг, и получит подобающее образование. Не забывайте, что каждое Белое дитя – это дар его родителей миру. Будьте благодарны.
Но паче всего, будьте терпеливы. Помните, что ребенку судьбой предначертано явиться к нам, и предначертания сего не отменить. Он может очутиться у нас благодаря событиям, не провиденным никем из нас, но очутится непременно. Чрезмерное же вмешательство в судьбу может обратить судьбу ребенка на путь непредсказанный и злосчастный. Когда же дитя окажется у нас, важно дать его жизни течь своим чередом. Нельзя обратить в прах будущее. Дайте времени воплотить свою волю так, как оно само желает.
Баффини, Слуга Третьей родовой ветви
Не знаю, сколько времени я болела. Голова кружилась ужасно, и никто не мог мне помочь. Меня рвало, и не раз, так что я пачкала свою одежду. Шун яростно ухаживала за мной, явно не из сострадания. Она неустанно с боем прогоняла всех, и когда мы оставались наедине, мыла меня холодной водой, растапливая снег. Мою грязную одежду она отдавала бледным, чтобы они постирали ее и попытались высушить. Шун с пеной у рта настаивала, что только она имеет право ухаживать за мной. И хотя говорила, что делает это из преданности мне, по правде, ею двигал страх. Она просто боялась: если выяснится, что я девочка, они решат, что я им больше не нужна. И она тоже.
Поэтому она заботилась обо мне изо всех сил. Никто не помогал ей. Никто не заваривал ивовую кору, чтобы унять мой жар, никто даже не подумал сделать привал, пока мне не станет легче. Я болела, а мы ехали дальше. Каждый вечер Шун на руках переносила меня из палатки в сани. Мы ехали всю ночь. Когда начинало светать, они разбивали лагерь, и Шун тащила меня в палатку. Никто не готовил для меня отдельно жидкой каши, чтобы облегчить страдания. Шун только усиливала их, заставляя меня есть и пить, иногда она даже насильно кормила меня с ложки. Мои губы потрескались и воспалились от лихорадки, а от «помощи» Шун начали кровоточить.
Но я выжила, и однажды ночью мне немного полегчало. Я ехала, не закрывая глаз, и смотрела, как звезды появляются и исчезают за летящими по небу облаками. Двалия больше не держала меня на коленях. Никто из небелов не хотел ко мне прикасаться. Поэтому я ехала на руках у Шун и услышала, как она тихо ахнула, когда мы перевалили через гребень холма и внизу показались огни. Мы ехали по дороге вниз, к небольшому городку. Туманный мальчик сидел рядом с возницей, и я чувствовала, как он старается, чтобы нас не увидели. Командир Эллик и красавчик-насильник ехали впереди, остальные солдаты – вплотную по бокам саней, а небелы на своих светлых лошадках держались сразу за нами. Какой-то пес, ощетинившись, долго лаял нам вслед, пока хозяин не вышел и не прикрикнул на него.
Я почувствовала, как Шун крепче обняла меня.
– Бежать сможешь? – еле слышно шепнула она мне на ухо.
Но Двалия догадалась, о чем она думает.
– Если ты выскочишь из саней и побежишь к одному из этих домов, наши солдаты убьют всех, с кем ты успеешь заговорить. Остальных мы заставим обо всем забыть. Потом мы сожжем дом вместе с трупами, а ты отправишься с нами дальше. Так что будет проще, если ты будешь просто любоваться видом этого живописного городка, сидя в санях.
Она искоса взглянула на небелов. Реппин и Сула сразу пересели, чтобы оказаться между нами и бортами саней.
Шун продолжала прижимать меня к себе, но я поняла, что решимость покинула ее. Мы проехали мимо упряжки, ожидающей возле постоялого двора. Лошади приветственно заржали, но мы поехали себе дальше. Мы промчались через город, как ветер, миновали хутора и поля за ним, поднялись на холм и снова углубились в лес. И не останавливались до рассвета.
Тем утром я смогла немного поесть самостоятельно и вслед за Шун отошла в сторону, чтобы пописать. Памятуя о ее предостережении, я сначала изобразила, будто писаю стоя, и лишь потом присела и облегчилась. Когда мы возвращались в палатку, я услышала, как небелы перешептываются, прикрывая рты ладонями.
– Я же говорила вам, он выживет, если ему суждено выжить. И мы знали, что так суждено, потому и не вмешивались, – говорила Двалия своим приспешникам, и лицо ее снова расцветало улыбкой всякий раз, когда она смотрела на меня.
