Книга Алексеева показала, что отказ от труда как основного причинного фактора эволюции не так-то прост, если мыслишь в рамках симиализма и степуляционных представлений о психогенезе. Замена «инстинктивного труда» на «социальный инстинкт» ничего не дает. Социальный инстинкт, равно как инстинктивный труд, – явления чисто физиологические, сущностно не отличающиеся от других физиологических потребностей животных. Искать в них исток психического не более перспективно, чем искать его в мочеиспускании животного или в поисках блох друг у друга. Можно идти от первого (инстинктивного труда), можно от второго (инстинктивного социума), результат будет один: тупиковый. Причем от фактора труда все равно избавиться не получается, ибо социум, согласно Алексееву, формируется через «коллективный труд». Получается все та же «трудовая теория», но эклектичная.
Современные ученые тоже отдают богатую дань вульгарному социологизму в качестве объяснения причин появления сознания.
«С выходом в более открытую местность связывают начало перехода к потреблению большей доли мясной пищи, – пишет М. Л. Бутовская, предусмотрительно опуская «проклятый вопрос антропогенеза» о переходе к прямохождению. – По вопросу о том, каким образом ранние Homo добывали мясо животных, нет единого мнения. Одни специалисты полагают, что гоминины были сборщиками падали (тем самым составляли конкуренцию гиенам) (Cavallo, Blumenschine, 1989; ссылка на Поршнева, который первым заявил о некрофагии в 1968 г., по непонятной причине отсутствует. – В.Т.). Другие находят возможным, что гоминины охотились на дичь мелкого и среднего размера. И в том и в другом случае следствием подобных инноваций явились: рост внутригрупповой сплоченности, укрупнение размеров группы, увеличение общих размеров групповой территории и рост межгрупповой конкуренции за ресурсы (Бутовская, Файнберг, 1993). Наряду с этим должно было происходить дальнейшее развитие интеллектуальных способностей, связанных с кооперацией для получения доступа к убитому животному (падали) и развитием стратегий коллективной охоты (Butovskaya, 1999, 2000a)» (Бутовская, 2002. С. 201. 202).
Возвратились в СССР. Дело в том, что теории всех ученых-сторонников фактора труда начинаются с труда декларативно. Далее происходит системный сбой, наблюдаемый у всех «трудовиков». Например, академик А. Н. Леонтьев в «Очерке развития психики» пишет: «Как известно, причиной, которая лежит в основе процесса очеловечения животноподобных предков человека, является возникновение труда и образование на его основе человеческого общества… Труд создал и сознание человека» (Леонтьев, 1983, «Очерк…». С. 222). Но это так и остается декларацией. Когда академик переходит к реконструкции процесса сапиентации, он сбивается на охоту. В качестве причины сапиентации «животноподобных предков человека» он приводит не коллективный труд, а коллективную загонную охоту (там же. С. 227–228). То же самое наблюдается у профессора Ю. Семёнова, который, перейдя от деклараций вводной части к реконструкции событий в главе «Основные этапы развития первобытного человеческого стада», пишет не о труде, а об охоте, начиная реконструкцию именно с нее, а не с труда (Семёнов, 1966. С. 286). Чем объяснить эту непоследовательность сторонников «трудовой теории»? Да тем, что от рефлекторного труда пути к сознанию нет. Никто ни разу не смог его обосновать и никогда не сможет. Но, точно так же нет пути к сознанию и от рефлекторной охоты, сколь бы ни были сложны ее формы, а тем более от трупоедения.
Спустя почти век пошли по второму кругу. Коллективная охота, кооперация, конкуренция, как причина развития интеллектуальных способностей. И все это подается Бутовской как нечто принципиально новое, со ссылками на саму себя! А. Н. Леонтьев эту гипотезу, беспомощную и пустую, изложил в «Очерке развития психики» еще в 1947 г.
Не является коллективная охота, а тем более совместное поедание падали причиной развития разума. Эти формы поведения прекрасно объясняются животными рефлексами во всех таксонах от муравьев до крыс, волков, гиен. У гиен и волков эти формы настолько развиты, что скорее они должны быть вершиной эволюции, имеющей разум, а не человек. Все еще в XX в. изучено, изведано, исхожено, истоптано по этим формам поведения. Во всех мыслимых и немыслимых видах. Обидно, что даже в наше время находятся горе-специалисты, которым необходимо это объяснять. Как это хождение по кругу замедляет развитие науки!
«Чтобы объяснить связь между размерами группы, пропорциональным развитием неокортекса и интеллектом, два английских исследователя Р. Берн и А. Вайтен (Byrne, Whitten, 1988) предложили гипотезу макиавеллиевского интеллекта, – пишет Бутовская. – Суть ее состоит в том, что рост интеллектуальных способностей у приматов связан с ростом сложности социальной среды. Интеллект позволяет индивидам манипулировать социальными отношениями с другими членами группы (кооперируясь с окружающими или используя последних с выгодой для себя) таким образом, чтобы не нанести урон общей сплоченности всей группы… Сложная социальная среда требует развитой системы коммуникации, эта же среда обеспечивает сохранение и передачу традиций использования орудий в общине. Приматологи установили, что при прочих равных условиях виды, живущие большими группами, затрачивают больше времени на взаимный груминг, имеют более развитую орудийную деятельность, более сложную систему коммуникации. Р. Данбар выявил отчетливую связь между частотой груминга и развитием коры головного мозга у приматов (рис. 10.7) (Dunbar, 1997)» (Бутовская, 2002. С. 202, 203).
Указанный рисунок представляет собой диаграмму, где на одной оси графически представлен интеллект обезьяны, эректуса и человека разумного. На другой – кто сколько времени потенциально должен тратить на груминг, если связывать частоту груминга с развитием интеллекта. Обезьяны – 20 %, питекантропы-эректусы – примерно 30 %, человек – 40 %. Никто из нормальных людей не занимается начесыванием друг друга 40 % своего времени. Это гипотетическая диаграмма, научная шутка в англосаксонском стиле.
Разумеется, Робин Данбар не так глуп, как его представила, вольно или невольно, Бутовская, воспринявшая все всерьез. Он говорит о другом, ровно о противоположном: о том, что связывать частоту груминга с развитием коры головного мозга – это тупиковое направление. Развитие коры, наоборот, связано с отказом от груминга, как средства общения, в пользу речи. Он вообще о речи толкует, а не о зависимости интеллекта от частоты груминга. Удивительно, как можно читать одно, а излагать другое, извращая и оглупляя непереведенного автора.
Теперь о «макиавеллиевском интеллекте»: есть ли тут зависимость между социальностью и развитием ума? Возьмем родственные виды животных. Например, стадная корова и одинокий лось. Кто-нибудь доказал, что корова умней, хитрей, коварней лося? Нет. Гиена и кошка из подотряда кошкообразных. Не думаю, что макиавеллиевский интеллект дикой кошки, гуляющей сама по себе, в чем-то уступает тому же у социальной гиены. Волк и лиса из семейства псовых: макиавеллиевский интеллект одинокой лисы попал даже в сказки, а социальный волк выглядит в сравнении с ней дураком.
Сказка – это не наука, это народная мудрость, основанная на наблюдении. Она может быть голословной (хотя я таковых народных сказок не знаю). Наука не может быть голословной по определению. Ученые должны провести сравнительные исследования интеллектов стадных и одиноких животных и только потом делать выводы, а они однозначны: одинокие животные отнюдь не глупее социальных в рамках всех таксонов. Таракан не глупее муравья, лиса не глупее волка, лось не глупее коровы, тигр не глупее льва.
