Оттолкнувшись от theory of mind как высшей формы психического развития животных, мы определим понятия, которыми оперировали до сих пор как данностями, известными каждому человеку.
Сознание – это способность к сверхрефлекторному восприятию и к представлению в соответствии с ним, когда рефлексы либо отменяются, либо используются подчиненно по отношению к этой способности.
Первично сознание явилось в мир в качестве партиципированного сознания первобытных людей. Рекапитулирует в такой форме у шизофреников и детей. Это то самое «сверхчувствие», о котором пишет Чалмерс. Характерно восприятие и оперирование представлениями в парах. При этом люди часто впадают в противоречия, даже не ведая того.
Мышление – это функция сознания, заключающаяся в способности ментально расщеплять и группировать феномены.
Первично мышление явилось в мир в виде расщепления и соединения феноменов по случайным признакам, без отвлечения от их специфики, равнодушное к противоречиям, многозначное (синкретичные понятия партиципантов, по Леви-Брюлю, кататимические агглютинации, по Кречмеру, синкретичные предпонятия, по Пиаже, псевдопонятия шизофреников и детей, по Выготскому; пример: ветер – это живой воздух).
Разум – способность расщеплять и группировать феномены отвлеченно от непосредственного контакта с ними по принципу ассоциации или по фактору причины.
Появляется при переходе от партиципированного мышления к ассоциативному. Первично является в мир в виде первобытной религии (анимизма).
Научное мышление – это причинное мышление, следствием которого является образование понятий. Понятия образуются по выделению рода и видовых отличий (ветер – это движущийся воздух; род – это воздух, видовое отличие – движущийся). Основной принцип научного мышления – «бритва Оккама»: не множь сущности без необходимости. Нетерпимо к противоречиям. Руководствуется формальной логикой, хищно отыскивая, разоблачая и ликвидируя противоречия, будучи нацелено на однозначность. Оперирует только конечными величинами. Исходит из практики и имеет целью практическую реализацию.
Но это не все. Есть еще:
Диалектическое мышление – продолжение и, одновременно, отрицание научного мышления с его однозначностью. Это мышление, выходящее в бесконечность неизмеримо больших и неизмеримо малых величин. Исходит из знания, что в основе бытия лежат онтологические противоречия как источник движения всего и всюду. Отыскивает противоречия, но не с целью их ликвидации, а с целью разрешения и выхода на новое противоречие, еще более глубокое. Руководствуется диалектической логикой. Многозначно. Непрактично. В чистом виде присутствует в философии и в поэзии.
Обратите внимание, что первичная и высшая формы мышления совпадают по важному признаку: и там и там присутствуют противоречия и многозначность. Поэтому самая высокая философия часто воспринимается плоско мыслящими учеными как безумие. Они видят противоречия, но не понимают разницу: первобытные партиципанты и шизофреники впадают в противоречия, не подозревая о своем падении, это даунгрейд. Философы-диалектики восходят к противоречиям, как к вершинам мысли, устремленной в бесконечность. Это апгрейд, причем не только личный, но всего человечества.
С другой стороны, наблюдается внешняя похожесть между животным theory of mind и практическим мышлением обычных людей и даже иных ученых людей. И то, и то – однозначно и практично. Отсюда системная ошибка: ученые думают, что мышление – это простая способность к вычислению и «прошариванию» ситуаций, намерений других и тому подобное. В таком духе думал Выготский, критикуя Пиаже и проводя прямую связь между «практическим, реалистическим мышлением животных» и мышлением детей. Такую ошибку, игнорируя пропасть партиципированного мышления, совершают все вульгарные биологизаторы и рефлексологи, в числе которых подавляющее большинство ученых, ищущих исток сознания. Мир животных рефлексов однозначен и практичен, ученые тоже мыслят однозначно и представляют, будто дорожка пряма: от одной однозначности к другой. Многие даже не видят пропасть, иные пытаются закидать ее зооморфизацией людей и антропоморфизацией животных, но до сих пор ничего не смогли предъявить, кроме занудных повторений: «У шимпанзе интеллект трехлетнего ребенка».
Глава X
Как возникло сознание
Женщина и палка
Разумеется, не труд, не охота, не груминг, не социум, не мораль. Все это – пошлые сказки для бедных, чтоб старательней лопатили на богатых, которые не занимаются ни трудом, ни охотой для добывания еды, ни грумингом, плюют свысока на общество, издеваются над моралью. Это все – псевдонаучная идеология, а не наука.
Речь в данной главе пойдет о великом, о том, чего жаждут и при этом страшатся все. Вопрос: все знают, что Вселенная бесконечна, но кто может представить себе бесконечность? Мы не можем охватить бесконечность умом. Однако у людей есть возможность вобрать бесконечность в себя, ощущать ее всеми фибрами души. Мы сами можем стать бесконечностью. Впрочем, не будем говорить загадками.
Мы – реалисты, эволюционисты, нам надо начинать с элементарного. Подходить к самому неуловимому и самому великому эксклюзиву мы будем издалека, с гораздо более простого, с бесконечностью не связанного, с элементарного: с еще одного эксклюзива, не понятого в своей правде до сих пор и отсутствующего в реконструкциях антропологов, – с палки.
Различные предметы в качестве орудий труда используют самые разные животные, даже очень низкоранговые. Используют и тут же бросают. Человек использует и сохраняет для дальнейшего использования. Это первое отличие. Однако первые гоминины обращались со своими орудиями, как животные: использовали увесистые гальки, а потом бросали. Доставали палками банан, а потом бросали, как современные шимпанзе. Возникает вопрос: как они научились держать орудие при себе, прежде всего палку, как легкое орудие?
Второе отличие заключается в следующем. В. Кёлер еще в 1920-х г. на о. Тенерифе заметил, что шимпанзе, умеющие использовать палки в качестве орудия для доставания бананов, никогда не используют их в качестве оружия. Данное его наблюдение прошло мимо ушей его последователей, того же Выготского, которых, в соответствии с трудовой парадигмой, интересовало исключительно трудовое использование орудий.
В 80-х г. об этом наблюдении Кёлера вспомнил В. Алексеев.
«Этологам, изучающим поведение обезьян, – написал он, – давно известно, что обезьяны могут угрожать друг другу палками и ветками деревьев, но, когда дело доходит в редких случаях до серьезной драки, в ход пускаются кулаки и зубы, – об этом еще несколько десятилетий назад писал такой блестящий исследователь психики человекообразных обезьян, как немецкий зоопсихолог В. Кёлер. Тем более это справедливо по отношению к более низкоорганизованным животным…» (Алексеев, 1984. С. 133). На мой взгляд, это открытие В. Кёлера, прошедшее почти не замеченным, гораздо более значимо, чем его скороспелые, но многошумные выводы о «мышлении» обезьян.
