Материнская любовь не связана, как страстная любовь, с саморефлексией, с развитием социальных функций, взглядом на себя со стороны (образ тела), не способствует образованию отвлеченных понятий. Страстная всему этому способствует. Мать в припадке материнской любви не интересует «образ собственного тела», ей просто не до этого. Влюбленного страстно это интересует в первую очередь, а это уже взгляд со стороны на самого себя, саморефлексия, влекущая самосознание за собой. Самосознание укрепляется тем, что в страстной любви активируется Эго. На МРТ выяснилось, что страстная любовь активирует самые высшие психические функции. Это кажется странным, потому что человек в страстной любви, как принято считать, «теряет голову». Оказывается, наоборот, обретает, хотя это и парадоксально для нормального человека. Для шизофреника потерять голову означает обрести ее.
Потерять голову – значит обрести ее
Как это происходит, показала богатая практика психоанализа.
В семинаре, который проводил Ж. Лакан в 1954 г., выступила психоаналитик Розин Лефор, представившая следующий случай.
«Робер родился 4 марта 1948 г. Отец его неизвестен. Мать, страдающая паранойей, в настоящий момент находится в больнице. Скитаясь от дома к дому, она держала ребенка при себе до возраста пяти месяцев. Она пренебрегала даже элементарным уходом за малышом вплоть до того, что забывала его кормить. Ей нужно было без конца напоминать о необходимом уходе, о том, что ребенка нужно мыть и кормить. Как выяснилось, этот мальчик был настолько заброшен, что даже голодал. В возрасте 5 месяцев его пришлось госпитализировать в тяжелом состоянии гипотрофии и истощения».
После соматического лечения мальчика возвратили матери, которая, поизмывавшись над ребенком (не имея злого умысла, ибо сама была психически больна), в конце концов от него отказалась.
Мальчик содержался в ряде больниц, где его привели в нормальное физическое состояние, однако психически он был явно нездоров. В конце концов было решено, что «Робера в возрасте трех с половиной лет следует поместить, и уже окончательно, в психиатрическую больницу в связи с не совсем ясным пара-психотическим состоянием. Результат теста Жезелля: QD=43».
Так мальчик оказался в заведении под опекой Розин Лефор. «С точки зрения двигательных параметров, – сообщила она, – следует отметить его раскачивающуюся походку, значительное расстройство координации движений, постоянную повышенную возбужденность. С точки зрения языка – полное отсутствие связной речи, частые крики, гортанный нестройный смех. Он умел произносить лишь два слова, которые выкрикивал: «Мадам!» и «Волк!». Слово «Волк!» повторялось им на протяжении всего дня, что и побудило меня прозвать его «ребенок-волк»… С точки зрения поведения, он был гиперактивным, все время совершал беспорядочные движения. Хватательные движения отличались несогласованностью – он выбрасывал руку вперед, чтобы схватить какой-либо предмет, и, если его не доставал, он не мог ничего исправить, но должен был возобновлять движение с самого начала. Кроме того, следует отметить различные нарушения сна. На этом постоянном фоне у него случались приступы конвульсивных движений без настоящих конвульсий, с покраснением лица, душераздирающими воплями по поводу обыденных ситуаций его жизни: горшок, и особенно опорожнение горшка, переодевание, кормление, открывание дверей, которое было невыносимо для него точно так же, как и темнота, крики других детей и, как мы увидим, смена комнат. Реже у него случались диаметрально противоположные приступы – тогда он находился в полной прострации, глядя без цели, словно депрессивный больной. Ко всем взрослым он относился одинаково, проявляя крайнюю возбужденность и не вступая в подлинный контакт. Детей, по-видимому, он игнорировал, но, когда один из них кричал или плакал, у него начинался конвульсивный приступ. В момент таких приступов он становился опасен, силен, он начинал душить других детей, так что его приходилось изолировать ночью и на время еды… Он появлялся в комнате, бегая без остановки, крича, подпрыгивая и падая на корточки, хватаясь руками за голову, открывая и закрывая дверь, включая и выключая свет. Он хватал и вновь отбрасывал предметы или еще нагромождал их на меня. Прогнатия была ярко выражена».
Робер беспрестанно выкрикивал слово «Волк!». Задачей психоаналитика стало понять, какой смысл вкладывает мальчик в это слово. «Однажды он попытался задушить маленькую девочку, лечившуюся у меня, – рассказала Лефор. – Пришлось их разнимать и посадить его в другую комнату. Последовала неистовая реакция, он стал крайне возбужден. Я принуждена была отвести его в комнату, где он обычно жил. До этого же момента он кричал: «Волк!» – разбрасывал все по комнате – еду и тарелки, так как находился в столовой. В следующие дни каждый раз, как он проходил возле комнаты, где был заточён, он кричал: «Волк!»
Однажды в коридоре послышался шум, какой-то человек прошел в соседнюю комнату. Вот как Лефор описала реакцию мальчика:
«Обезумевший от страха, он вышел, взял свой горшок (с содержимым. – В.Т.) и поставил его перед дверью человека, который только что вошел в соседнюю комнату. После чего он вернулся в комнату, где находилась я, и, прижавшись к двери, закричал: «Волк! Волк!» Я подумала, что это был умилостивительный обряд».
Интересно, что врачу Робер до поры-времени не делал таких дорогих подарков, наоборот: прикрывал свои экскременты, чтобы Лефор их не стащила. Однажды она попыталась это сделать, после чего мальчик стал агрессивен.
«В тот день, выпив немного молока, он вылил его на пол, затем бросил песок в таз с водой, наполнил песком и водой бутылочку, сделал пи-пи в горшок и положил туда песок. После чего, собрав молоко, перемешанное с песком и водой, добавил все это в горшок и поместил сверху резиновую куклу и бутылочку. Все это он доверил мне. В этот момент он отправился открывать дверь и вернулся с лицом, перекошенным от страха. Он снова схватил бутылочку, находившуюся в горшке, и стал упорно бить ее, пока не превратил ее в мелкие осколки. Затем он их тщательно собрал и добавил их к песку в горшке. Робер был в таком состоянии, что я вынуждена была отпустить его, чувствуя, что уже ничего больше не могу для него сделать. Он унес этот горшок. Небольшая часть песка упала на пол, вызвав у ребенка невероятную панику. Ему понадобилось собрать все до мельчайшей песчинки, как если бы это были кусочки него самого, при этом он кричал: «Волк! Волк!»
Робер не выносил ни коллектива, «ни приближения какого-либо ребенка к его горшку. Его приходилось укладывать спать в состоянии сильного напряжения, которое поразительным образом проходило лишь после приступа поноса, после того как он размазывал понос руками повсюду в кровати, а также на стенах».
Через мифологию у нас есть возможность провести параллели с филогенезом. К примеру, у верховной богини синтоистского пантеона Аматерасу был младший брат, ставший ей мужем, от которого она родила детей. Этот персонаж, Сусаноо, находился с сестрой-женой, старшей по положению, в неоднозначных отношениях и устраивал сцены, подобные тем, которые Робер устраивал Лефор. Однажды он, решив, что победил Аматерасу, испражнился в месте для приема пищи и разбросал свои фекалии. Аматерасу попыталась объяснить такое поведение брата-мужа хмельным состоянием, но он не успокоился. Он содрал кожу с живого жеребца и бросил труп в помещение. Аматерасу, испугавшись, убежала в пещеру, на всей Земле наступила тьма, т. к. она являлась богиней солнца. Другие боги выманили ее из укрытия зеркалом, а Сусаноо изгнали. В данном мифе мы видим проявления шизофренического первобытного мышления, которое наблюдается и у несчастного мальчика.
