Часы обращены к нему, они развернуты так, что он видит их лицевую поверхность из коридора. Но в таком их положении нет никакого смысла, поскольку они должны украшать гостиную. Бабушка Иви не стала бы их разворачивать. Черт возьми, да ей бы и не удалось это сделать одной. Она называет его своим большим крепким мальчиком и обязательно обратилась бы к нему за помощью.
Но факт оставался фактом: часы смотрят прямо на него.
Маятник летает туда-сюда. Правда, не очень быстро. Тик. Так. Тик. Так. Туда-сюда, как карманные часы гипнотизера в одном из шоу про полицию, которое разрешала смотреть бабушка.
Сердце Адама продолжает биться, но уже как-то странно спокойно, словно гипнотизер успел сделать свою работу. Рука Адама безвольно падает вдоль тела, и он идет по коридору к гостиной – прямо к часам, которые не должны стоять вот так. Бабушка Иви всегда оставляет свет в гостиной включенным: там висит антикварная люстра на три лампочки, представляющая собой шар из матового стекла, расписанный вручную розами. Розы придают свету красноватый оттенок, поэтому вход в гостиную слегка напоминает врата ада.
Плинтуса уже не пощелкивают. Деревянный пол не скрипит под ногами. Он слышит только маятник в дедушкиных часах. Тик. Так. Тик. Так. Сердце бьется еще слабее, словно приноравливаясь к ритму часов.
Ноги немного мерзнут на длинном коврике в коридоре, который бабушка Иви когда-то сплела собственноручно.
Тик-так. Маятник манит его к себе.
Притягивает своим ритмом. Притягивает тайной того, как часы оказались развернутыми в коридор, если всегда смотрели в гостиную. Притягивает воспоминанием об истории, которую так часто рассказывала бабушка Иви. Истории о диббуке – злом духе, который овладел ее отцом, но потом был изгнан и заперт в часах. О том, что, если часы остановятся, диббук вырвется на свободу и войдет в душу того, кто окажется рядом.
Отец Адама называл эту историю отвратительной. Бабьей небылицей, которую придумали, чтобы пугать маленьких детей. Они с мамой очень разозлились, когда узнали, что бабушка рассказывает все это Адаму. С тех пор бабушка Иви никогда не разговаривала с ним про диббука, но и не признавала, что его не существует.
Босые ноги скользят по полу. Теперь его зовет к себе постель. Окутанный тишиной и задыхающийся, он делает еще один шаг по направлению к часам. И еще один. Он говорит себе, что надо бежать, прятаться под одеялом, но в то же время эхом в голове отдается голос отца: «Бабьи небылицы – вот что это такое!»
Красное сияние изрисованной розами лампы отражается от качающегося маятника. Тик. Так. Тик. Так.
И вдруг наступает тишина.
Маятник останавливается.
Останавливается вместе с ним и сердце Адама. Дыхание замирает в легких. Внутри растет крик, но не может вырваться наружу. Он смотрит с ужасом и дрожью. Смотрит в густую темноту за неподвижным маятником и ждет. Секунду, две или пять. Ведь секунды не имеют значения, когда часы остановились.
Что-то шевелится там – за остановившимся маятником.
Появляются руки. Длинные, тонкие пальцы – иссохшие кости, покрытые кусками истлевшей плоти. В темноте корпуса часов блестят чьи-то глаза. Он видел эти глаза раньше – в одном из снов одинокая фигура стояла под дождем и смотрела на него. И теперь он понял, что это значит. Существо пришло за ним. Скелетированные пальцы выдвигаются вперед с обеих сторон от маятника, цепляются за стенки корпуса часов, и из темноты показывается голова.
На которой рога.
Адаму голова знакома. В это трудно поверить, но он прекрасно знает это существо. И то зло, которое в нем. Очень хорошо знает.
Адам страшно кричит…
Он проснулся. Крик из кошмарного сна обернулся слабым стоном. Он сел, откинув в сторону клапан спального мешка, и зашарил руками по стенкам палатки в поисках дедовых часов. Еще не вполне отойдя ото сна, он был совершенно уверен, что они сейчас здесь, с ним – в этом стойле, в ковчеге, в его палатке – и стоят с застывшим маятником, развернутые лицевой стороной к нему.
В первые мгновения он слышал только стук собственного сердца. Запах выпечки из дома бабушки еще тревожил его ноздри какое-то время. Услышав рядом храп, он резко обернулся, ожидая увидеть там бабушку, но это была Мериам. Холодный воздух заставил его окончательно проснуться, и сонное наваждение прошло. Мериам лежала на боку и тихо похрапывала, в уголке ее рта скопилась слюна. Она беспокойно хмурилась во сне. Очевидно, как и ему, ей снились кошмары.
– Охренеть, – прошептал Адам.
Древесина поскрипывала в такт порывам холодного воздуха, задуваемого в ковчег. Приступ паранойи, который остается после любого ужасного сна, требовал встать, выйти из палатки и выглянуть в проход, чтобы убедиться, что там нет ничего опасного, но Адам не собирался этого делать.
Но и спать ему больше не хотелось. До утра осталось ждать недолго, и Адам решил, что кошмаров ему на сегодня достаточно. А таких кошмаров достаточно и на всю жизнь.
Утро наступило, но не особо ясное. Темные небеса висели низко, поскольку тучи окутывали саму гору. Уступ слегка замело снегом. Снег нанесло даже внутрь пещеры, и теперь на бревнах ковчега вблизи входа лежали небольшие сугробы. Тем не менее это была не та буря, которую все ожидали, а всего лишь слабое ее подобие. С первыми лучами рассвета – если это можно было назвать рассветом – рабочие возвели новую полиэтиленовую стенку, чтобы прикрыть от задуваемого снега участок, на котором работала команда археологов.
Фейизу было плевать на снег. Он стоял в метре от края обрыва и смотрел на Мериам. Она была бледная, но странно спокойная, несмотря на пронизывающий ветер.
– Он не мог так поступить, – сказал Фейиз. – Аржен не мог просто взять и уйти.
Мериам оглянулась, словно опасаясь, что ее подслушивают. Фейиз подумал, что она, должно быть, ищет видеокамеры, но Адам и Каллиопа находились в этот момент в задней части пещеры вместе с отцом Корнелиусом и Уокером. Здесь же камер не было.
– Говорю тебе…
– Я тебя услышала, – ответила она резко.
Фейиз вздрогнул. Он понимал, какой стресс она испытывала, но за последние три недели Мериам стала слишком грубой. Он хотел ее успокоить, но не знал как.
– Мериам…
– Кемаль тоже не мог уйти просто так, – сказала она, встретившись с ним взглядом, и он впервые заметил, что она тоже уязвима и испытывает страх. – Он основательный. И умный. Я не хочу сказать, что он в принципе не мог уйти, но не в начале же бури…
Фейиз протер глаза от попавшего в них снега.
– Аржен мог помочь ему спуститься.
– Не успев попрощаться? – спросила Мериам.
Вопрос повис в воздухе, оставшись без ответа. Люди что-то кричали внутри ковчега. Один из кусков пленки сорвался, и рабочие теперь прилаживали его на место, чтобы защитить раскопки. Фейиз понимал, что они с Мериам должны идти помогать, но тайна, с которой они столкнулись сегодня утром, обоих выбила из колеи. Он боялся и за Аржена, и за Кемаля, хотя и не успел толком узнать студента – только на уровне случайных обменов приветствиями.
