В окружении всех этих странностей можно было легко сбиться с главной цели. DARPA желало знать, что за существо лежит в гробу и чем оно отличается от человека. Агентству нужны были образцы крови и тканей, а также перевод надписи на ящике. Если оно не совсем человек – в силу генетического уродства или внешних воздействий, – то от Уокера требовалось определить, сможет ли кто-нибудь использовать монстра как оружие против США? Или наоборот – сможет ли США использовать его против своих врагов?
Черт возьми, он до сих пор не понимал, что именно следует писать в отчете о ковчеге и рогатом существе из ящика. Уокер надеялся, что отец Корнелиус не успеет свихнуться окончательно до того, как закончит делать перевод.
Уокер стал потихоньку отходить прочь, но Мериам его окликнула.
– Если буря будет сильной, как утверждает прогноз, то случиться может всякое. Ветер может повредить даже опоры, не говоря уже о полиэтилене и палатках. Скорее всего, навалит много снега. Худшее ожидается завтра днем. Я хочу, чтобы к тому времени наш друг был полностью упакован и готов к транспортировке, которую мы проведем сразу после окончания бури.
Уокер кивнул.
– Значит, у нас есть время, скажем, до завтрашнего обеда, прежде чем вы вытащите его из ящика?
– До одиннадцати утра, и ни секундой позже. Я попрошу профессора Оливьери поработать со священником. Без стоящего за спиной Оливьери отец Корнелиус не переведет ни строчки.
Уокер отдал шутливый салют.
– Само собой!
С минуту Мериам смотрела на него, пытаясь определить, реально он ее поддерживает или просто издевается. Затем кивнула с видимым удовлетворением.
– Тогда идите и приведите их обоих.
Изучая гравировку на крышке гроба, Уокер опустился на колени. От яркого света фонарика приходилось сильно щуриться. На деревянной поверхности просматривался ряд вытянутых пятен, оставленных какой-то жидкостью, глубоко въевшейся в крышку. Он заинтересовался ими сразу, как только увидел, но только теперь у него появилось время, чтобы рассмотреть повнимательнее.
– Не могу понять, зачем вы тут перескочили?
Уокер не стал оборачиваться, зная, что Оливьери обращается не к нему. Профессор сидел рядом с отцом Корнелиусом (или стоял за спиной) уже два часа кряду, высказывал сомнения и вел в целом долгий нудный разговор, способный вывести из себя кого угодно.
Но отец Корнелиус твердо держал данное им слово. Хорошо понимая, какой переполох вызвали его провалы в памяти и пугающая молитва над кадавром, он поклялся сотрудничать с Оливьери до тех пор, пока этот человек не будет вмешиваться в его работу.
Уокер присутствовал с целью убедиться, что они нашли общий язык.
Но на практике это означало только то, что до смертоубийства пока не дошло.
Когда отец Корнелиус давал Уокеру свое обещание, в его глазах мелькало что-то еще, помимо терпеливой вежливости. Верхнее веко левого глаза дергалось, и взгляд беспокойно метался, словно Корнелиус беспокоился о том, что в любой момент может появиться нечто страшное. Уокер решил расспросить его об этом.
«Просто не дайте мне съехать с катушек, – ответил отец Корнелиус. – Если я снова начну повторяться или еще как-то чудить, немедленно заставьте меня обратить на это внимание».
Уокер пообещал. Теперь он прислушивался к его работе, опасаясь любых изменений в поведении священника. Давать обещание было легко, но все равно стало немного жутковато, когда до Уокера дошло, что отец Корнелиус не вполне доверяет своему собственному разуму. Не очень доверяет самому себе. А во что вообще можно верить, когда не уверен в самом себе?
– А это что такое? – спросил Оливьери небрежно. – Вы не можете просто взять и изобрести синтаксис языка, с которым никогда не сталкивались. Я согласен, что эта группа скорее всего переводится как «дни дождя», а эта – «тьма», но логичнее будет предположить, что вот этот символ означает что-то вроде «вечности» или «бесконечности»…
– Хеттский язык отличается переменным синтаксисом, – терпеливо пояснил отец Корнелиус. – А этот ему родственный. Вы сами это видите. Нельзя перевести эту фразу как «много бесконечных дней дождя». Зачем добавлять «много» к слову, которое может означать «бесконечность»? Какой в этом смысл? Автор говорит нам, что небеса послали много дней дождя для того, чтобы смыть беспредельную тьму.
Оливьери громко выругался и откинулся на спинку стула.
– Еще раз говорю, нельзя изобретать синтаксис! Ваша интерпретация – это всего лишь предположение! Вы читаете текст так, как хотите прочитать!
– Это не изобретение, профессор Оливьери. – Дрогнувший голос священника стал тих и печален. – Это интуиция. Иногда в нашей работе она все, что у нас есть. Набросайте свой собственный перевод, а я сделаю свой. Потом их почитают другие люди и решат, кто из нас прав.
Оливьери начал раздражаться.
– Меня пригласили в этот проект в качестве эксперта. А вас взяли сюда из вежливости. И именно моя записка будет считаться официальным мнением «Проекта Ковчег».
– Страшно рад за вас. – Верхняя губа священника дрогнула. – Мы можем уже вернуться к работе? Споры только отнимают время.
Кипящий от злости Оливьери явно пытался подобрать правомерный повод для того, чтобы продолжить этот односторонний, в общем-то, спор. Так ничего и не придумав (по крайней мере, в этот момент), он покачал головой и принялся яростно строчить что-то в блокнотике, закрывшись от отца Корнелиуса плечом – словно школьник, скрывающий ответы по математике от одноклассника.
Уокер улыбнулся, несмотря на боль в черепе. Теперь отец Корнелиус стал снова походить на самого себя. Конечно, он оставался таким же встревоженным, но о психическом расстройстве уже не могло быть и речи.
Улыбка Уокера угасла, и он вновь сосредоточился на работе. Холод сочился сквозь наклонный пол, несмотря на слой бревен – словно гора сама по себе являлась ледяным сердцем зимы.
Пошевелив пальцами в тонких перчатках, Уокер взял одной рукой маленький скальпель, которым пользовался, а другой залез в сумку с инструментами и вынул оттуда крошечный пластиковый контейнер для образцов. Стараясь не повредить гравировку крышки, он осторожно вонзил лезвие скальпеля в центр самого темного пятна. Вырезав тонкую щепочку, он удивился тому, как глубоко проникла жидкость, и отколол еще одну, поглубже.
Отложив скальпель в сторону, он поместил щепки внутрь контейнера, закрыл его и поднял к глазам, чтобы внимательнее рассмотреть содержимое. Эти щепки были сколоты с внешней стороны крышки, а не с внутренней, следовательно, пятна не могли остаться от жидкостей, вытекших из мертвого тела.
Больше всего пятна походили на кровь. Но если так, то пролиться она могла только после того, как крышку поставили на место. А значит, это кровь одного из тех, кто закрывал гроб или запечатывал его битумом.
Уокер понимал, что тайну этих пятен он никогда не разгадает, но она беспокоила его не меньше, чем вчерашнее помешательство Ким или когнитивное расстройство отца Корнелиуса, случившееся сегодня утром. Эти пятна могли означать только то, что насилие рядом с рогатым кадавром вспыхнуло сразу же, как только его поместили в гроб.
