Специальная «польская» комиссия Политбюро ЦК ВКП(б), рассмотрев вопрос о совещании в Риге представителей генеральных штабов Польши, Латвии и Эстонии, пришла к выводу о том, что именно Польша, руководимая Францией, проявила наибольшую активность на этом совещании в деле сколачивания «единого антисоветского блока граничащих с СССР на Западе государств…»
[366]Исходя из такой оценки, Политбюро на своем заседании 9 апреля 1925 г. признало необходимым «максимальное усиление боевой и мобилизационной готовности Красной Армии, а также принятие мер по усилению охраны границ»
[367].
Завершая рассмотрение позиций военного и дипломатического ведомств, а также ОГПУ и Коминтерна по польскому вопросу, нельзя не привести фрагменты еще двух небольших по объему, но важных, на мой взгляд, документов — записки наркома по иностранным делам Г. Чичерина Ф. Дзержинскому от 14 июля 1926 г. и постановления совещания ОГПУ, НКИД и РВСР от 12 июля. Г, Чичерин известил председателя ОГПУ об окончательном варианте постановления о польской опасности и послал запись беседы с польским посланником. Из состоявшегося разговора однозначно вытекало, что Польша не готова подписывать какое-либо соглашение с СССР о ненападении без подписания нашей страной аналогичного с прибалтийскими странами. Нарком оценил такое утверждение как усиливающее для СССР польскую опасность
[368].
Теперь представлю читателю и текст постановления, разработанный на совещании. Предварительно же посмотрим на состав участников: председатель ОГПУ и ВСНХ Ф. Дзержинский, С. Аралов — член Коллегии НКИД, нарком по иностранным делам Г. Чичерин, заместитель председателя ОГПУ В. Менжинский, начальник Иностранного отдела ОГПУ М. Трилиссер, заместитель наркома по иностранным делам Б. Стомоняков, заместитель председателя РВСР И. Уншлихт, начальник Разведупра РККА Я. Берзин, помощник начальника РУ РККА Б. Бортновский и член Коллегии НКИД, заведующий отделом прибалтийских стран и Польши М. Логановский. Из 10 участников совещания 5 человек являлись поляками по национальности. Понятно, что это были наиболее компетентные в СССР люди в вопросе советско-польских отношений. Вот, что они в итоге совещания решили: «В связи с приходом к власти Пилсудского и его политикой угроза новой войны с сопредельными нам государствами на Западе (Польша и Румыния) значительно усилилась. Совещание постановляет обратить внимание советского правительства на необходимость принятия соответствующих мер по линии дипломатически-экономической, линии военной и линии безопасности. Постановляется поставить этот вопрос в Комиссии т. Рыкова об обороне. Отдельным ведомствам поручается разработать в кратчайший срок относящиеся к этому предложения»
[369]. Судя по тексту записки Ф. Дзержинского от 14 июля, он намеревался продолжить разъяснять тему о военной опасности со стороны Польши более широкому кругу партийцев — участников очередного пленума ЦК ВКП(б)
[370].
Следующий, 1927-й, год вошел в историческую литературу под знаковым определением «года военной опасности». Как известно, именно в этом году Великобритания разорвала дипломатические отношения с СССР, были совершены налеты на некоторые наши дипломатические и торговые представительства, резко осложнилась ситуация в Китае, где генерал Ц. Чан Кайши совершил государственный переворот и установил в стране диктаторский режим
[371]. По позициям СССР в Китае был нанесен серьезный удар. На фоне этих резонансных международных событий внутри страны обстановка также накалилась — развернулась ожесточенная борьба в ВКП(б) с Л. Троцким и его сторонниками. Среди последних было немало разного уровня командиров Красной армии, что не могло не сказываться на надежности войск и их готовности защищать страну, которой руководила группа приверженцев политики, проводившейся И. Сталиным. Не лишним будет упомянуть и о выступлении 26 декабря 1926 г. на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) начальника Штаба РККА М.Н. Тухачевского. Вот цитата из его речи: «Ни Красная Армия, ни страна к войне не готовы»
[372]. С учетом изложенного я склоняюсь к точке зрения тех историков, которые считают, что военная угроза существовала. Наверное, не было другого периода в истории нашей страны в 1920-1930-х гг., когда противники СССР не задумались бы о нападении.
Нельзя полностью согласиться с утверждениями специалиста по истории международных отношений Л. Нежинского, который отрицает существование военной опасности в 1927 г. и в последующие два-три года. В обоснование своей позиции он заявляет об отсутствии планов нападения на нашу страну Германии, Великобритании, Франции, Италии, США, Японии и стран Прибалтики. Мол, до сего времени никто из отечественных и зарубежных историков и разведчиков не обнаружил наличие таких планов
[373]. Думается, что Л. Нежинский не делает различия между такими понятиями, как «опасность» и «угроза» и между «угроза реальная» и «угроза потенциальная». В теории безопасности все это уже давно разработано. Конечно, нельзя ставить знак равенства между складывавшейся тогда обстановкой и ее интерпретацией в целях агитации и пропаганды (как внутри страны, так и за ее пределами). Вероятно, последнее и кладет автор в основу своих утверждений. А что касается отсутствия планов агрессии против СССР, то могу в этом усомниться, поскольку интересующимся известна архивная политика, к примеру, британских властей. Из личного общения с известным историком английских спецслужб Эндрю Куком мне известно, что ему не дали возможность ознакомиться со всеми материалами дела агента СИС Сиднея Рейли за 1917–1924 гг. Или напомню о закрытости архивных материалов о перелете в Англию Р. Гесса. Варианты планов действий британского Генерального штаба или имеющие отношение к этому документы МИД мы вряд ли увидим в ближайшие годы.
Но вернемся к 1927-му и нескольким последующим годам. Кроме тех событий, о которых я уже упомянул, прямую связь с исследуемой темой имеет целая череда террористических актов против наших дипломатов за рубежом, иностранных дипломатов в Москве и другие подобные акции. Начнем, естественно, с убийства советского полпреда в Польше П. Войкова 7 июня 1927 г, С самого начала расследования произошедшего до советской стороны было доведено, что польские власти не имеют к этому теракту никакого отношения. Совершил его сын белогвардейца Б. Коверда, мстя за участие нашего посла в 1918 г. в убийстве царской семьи. Внешне версия выглядела правдоподобно. Однако резидентура ИНО ОГПУ в Польше через свою агентуру добыла важную (по крайней мере для дальнейших дипломатических шагов) информацию. Отбирая документы для сборника о русской военной эмиграции, я и другие составители 6-го тома обратили внимание на некоторые материалы, представленные архивом СВР России. Они относились к лету 1927 г. и содержали сведения, связанные с убийством П. Войкова.
