Как известно, 12 октября 1920 г. в Риге был подписан «Договор о перемирии и прелиминарных условиях мира между РСФСР и УССР, с одной стороны, и Польшей — с другой». После достаточно трудных переговоров 18 марта 1921 г. там же, в Риге, состоялось подписание уже мирного договора, положившего конец войне между Польшей и советскими республиками (Россией, Белоруссией и Украиной). Российский историк Г.Ф. Матвеев вполне справедливо заметил, что на восточном проекте Пилсудского был поставлен жирный крест. Польша получила общую границу не с союзными ей Литовско-Белорусской и Украинской республиками, а с БССР, УССР и Литвой с их территориальными претензиями к соседу. Кроме того, в составе Польши оказались территории, населенные миллионами украинцев и белорусов, не желавших быть ассимилированными
[394].
В связи с переговорами в Риге отмечу один небезынтересный факт. Делегация советских республик состояла из 44 человек, в то время как польская насчитывала первоначально 57, а затем 80 членов и разного рода консультантов
[395]. Как следует из отчета руководителя латвийской политической полиции В. Алпса от 18 января 1921 г., вместе с польской делегацией приехала большая группа жандармов. «Изначально они пытались, — писал он, — получить информацию через латвийскую политическую полицию, которой было сложно отказать полякам, учитывая дружеские взаимоотношения. Однако вскоре стало ясно, что сотрудники польской жандармерии на этом не остановятся. Они начали работать самостоятельно, пользуясь услугами находившегося в тот момент в отпуске сотрудника политической полиции Вацвагарса… Деятельность польской жандармерии в Латвии начала приносить вред государственным интересам, поскольку поляки начали устанавливать прямые контакты с представителями большевистской России, не ставя при этом в известность политическую полицию Латвии… они провоцировали различные события, нацеленные на ухудшение латвийско-российских и даже латвийско-эстонских отношений…»
[396].
Процитированный выше документ привел в своей статье латвийский историк Э. Екабсонс, который задался вопросом: что делали польские контрразведчики и разведчики в Риге во время переговоров? Частично он сам и отвечает — работали в контакте со своими латышскими коллегами, не ставя об этом в известность политическую полицию Латвии. Ведь известно, что еще с осени 1919 г. штаб главнокомандующего латвийской армии регулярно передавал разведывательную информацию о большевистских войсках польскому военному представителю в Риге майору А. Мышковскому. Летом 1920 г. последний создал в Латвии собственную разведывательную сеть (резидентура «Дор»), которая в начале августа сумела добыть важные сведения о направлении ударов Красной армии на польском фронте
[397]. Польский военный представитель добился разрешения латвийского Генерального штаба и отправил в Москву своего агента в качестве сотрудника дипломатической миссии Латвии, а добытые материалы этот агент мог пересылать дипломатической почтой. Латвийский историк утверждает, что польской стороне латыши передавали копии депеш, получавшихся и высылавшихся советской делегацией посредством телеграфа. Э. Екабсонс нашел подтверждение этому в Государственном архиве Латвии. Там сохранились полностью или частично расшифрованная переписка руководства и членов делегации с Москвой, инструкции наркома иностранных дел РСФСР Г. Чичерина и даже личная переписка членов советской делегации
[398]. Так начиналось сотрудничество разведок соседних с нашей страной государств. Это направление работы получило значительное развитие в последующие годы.
В июне 1921 г. польское руководство осуществило крупную реорганизацию своих спецслужб с учетом наступления мирного времени. Верховное главнокомандование было переименовано в Генеральный штаб (ПГШ). В его составе создали разведывательную службу как основное подразделение 2-го отдела
[399]. Начальник ПГШ 10 августа 1921 г. утвердил «Инструкцию по организации разведки в России». В ней были заложены организационные принципы функционирования спецслужбы. Согласно инструкции, вся территория нашей страны делилась на районы, которые покрывали резидентуры двух типов: под литерой «А» (создавались в приграничных с РСФСР, Белоруссией и Украиной государствах и собственно на польской территории) и под литерой «Б» (непосредственно на советской территории). На 1921 г. уже имелись разведывательные аппараты первого типа в следующих городах: 1) в Гельсингфорсе (отвечал за работу по Петроградскому военному округу, частично по Балтийскому флоту и по центральным учреждениям в Москве); 2) в Ревеле (проводил разведку на территории Петроградского ВО, работал по Пскову и Великим Лукам и, по мере возможностей, в Москве); 3) в Риге (собирал сведения по Петроградскому ВО, Западному фронту и в Москве); 4) при штабе 2-й армии, позднее в Вильно (экспозитура № 1, объект разведывательных интересов — Западный фронт); 5) во Львове (экспозитура № 5, нацеленная на Киевский ВО); 6) в Кишиневе (интересовалась Киевским ВО); 7) в Константинополе (вела разведку в южной части Украины и на Кавказе). В иностранных государствах разведывательные резидентуры функционировали, как правило, при аппаратах военных атташе и возглавлялись последними.
К середине 1930-х гг. польская разведка создала свои резидентуры еще в нескольких странах. В РГВА сохранился перечень и краткий обзор деятельности экспозитур в Багдаде, Бухаресте, Вене, Каире, Лионе, Париже, Праге, Риме, Стамбуле, Тегеране и Харбине
[400]. Основной их задачей была работа против СССР. В польской столице функционировала экспозитура № 2. Она занималась изучением и контролем за конспиративной деятельностью русских эмигрантских организаций, находившихся в Польше, и тех, которые работали в других странах, но свои операции осуществляли через польскую границу, Одно направление работы экспозитуры № 2 выделю особо — это организация так называемого «прометейского» движения — она курировала эмигрантские группы украинцев, грузин, выходцев с Северного Кавказа и Средней Азии, направляя их сепаратистскую активность внутрь СССР.
Как пример приведу сведения из докладной записки Особого отдела ОГПУ от 10 октября 1931 г. В этом документе отмечалось, в частности, что партия «Мусават» (тюркская демократическая партия федералистов, ставившая своей задачей создание независимого Азербайджана) играла значительную роль в организации повстанческих проявлений в Закавказье, участвовала в проведении разведывательной работы в пользу Турции и Польши. Это выяснилось из перехваченной Иностранным отделом ОГПУ переписки одного из лидеров Заграничного бюро ЦК партии «Мусават» — М. Расул-Заде с советником польского посольства в Турции
[401]. На основе имевшихся материалов аналитики чекистского ведомства докладывали руководству следующее: «Продолжающееся в течение нескольких лет сближение мусаватистов с поляками привело в настоящее время к такому положению, когда фактически нет мусаватской контрреволюционной работы без разведывательной работы в пользу Польши, нет ни одного мусаватиста, который бы, приезжая из-за границы для связи с мусаватистским подпольем, не осуществлял бы одновременно шпионажа в пользу польского правительства… Поляки в своей политике, направленной к раздроблению СССР, вообще ориентируются на тюрков»
[402]. Близкий соратник Пилсудского по Польской организации войсковой, главный идеолог и вдохновитель работы польской разведки по линии «прометеизма» Т. Голувко, отстаивая необходимость увеличения ее финансирования, говорил следующее: «Эти расходы сравниваются по важности с расходами на увеличение вооружения польской армии, ибо в нужный момент вооруженное выступление кавказских и украинских народов… против России отвлечет часть сил последней, тем самым усилив мощь Польши»
[403]. Именно к разведывательно-подрывной работе, включая организацию восстаний, и готовила «прометеистов» 2-я экспозитура ПГШ на протяжении 1920-1930-х гг.
