В этом плане интересны показания чекиста Виктора Осмоловского, долгое время работавшего по польским делам, а с 1936 г. возглавлявшего польское отделение. Он отмечал, что в конце 1920-х гг. неоднократно беседовал с Науиокайтисом и уловил основные идеи последнего. Суть их сводилась примерно к следующему: о Польше и польской разведке сложилось превратное мнение у руководства страны и органов госбезопасности. Необоснованно считалось, что поляки вынашивают агрессивные планы против СССР и ведут тотальную разведку. Само указание на национальность (поляк) становилось синонимом слова шпион. А реальность во многом другая
[519]. Такие настроения начальника польского отделения, видимо, стали достоянием не одного Осмоловского. В августе 1930 г. Науиокайтис был освобожден от занимаемой должности и переведен в Минск, где возглавил Контрразведывательный, а затем Особый отдел Полномочного представительства ОГПУ по БССР. В 1933 г. Науиокайтиса вообще перевели на работу в органы милиции, где он и трудился до 1937 г., до своего ареста по подозрению в шпионаже в пользу Польши.
Новым начальником польского отделения стал Семен Фирин. До прихода в органы госбезопасности он длительное время работал за границей по линии военной разведки, в 1924 г. возглавлял резидентуру в Польше
[520]. Но никакого опыта контрразведывательной деятельности он не имел. На должности начальника 3-го отделения ОО ОГПУ Фирин долго не задержался — в конце 1930 г. произошел крупный провал по «альбомным делам», и одной из причин его, как выяснилось, стали неграмотные решения самого Фирина. Однако ему удалось переложить вину на подчиненных сотрудников. Как это ни странно, но заместитель председателя ОГПУ Ягода принял решение повысить Фирина и назначить заместителем начальника Особого отдела. Расчет Ягоды был прост: ограничить влияние начальника ОО ОГПУ Ольского — своего оппонента в оперативных вопросах, ориентированного на главу Секретно-оперативного управления ОГПУ Е. Евдокимова. Ничем, кроме бездеятельности и аппаратных склок, Фирин себя не проявил и уже в 1932 г. был назначен начальником Беломорско-Балтийского исправительно-трудового лагеря.
После Фирина начальником польского отделения стал С. Гендин, однако реально польскими делами ведал Сосновский. По настоянию Ягоды, видевшего в Сосновском послушного исполнителя и грамотного руководителя, последнего назначили заместителем начальника Особого отдела ОГПУ. Своим оперативным авторитетом он подавил Гендина, которому оставалось лишь передавать подчиненным указания «свыше». Таким образом, Ягода также, как и ранее Артузов, нарушил категорическое указание Ф. Дзержинского держать Сосновского подальше от польских дел, чтобы не провоцировать слухи как среди оперативных работников ОГПУ-НКВД, так и в кругах польских коммунистов, включая и политэмигрантов. Ведь многие чекисты и руководящие функционеры Компартии Польши и соответствующей секции в ИККИ знали биографию Сосновского, по крайней мере тот факт, что он работал в польской разведке против советской страны и состоял в партии Пилсудского. Аресты отдельных политэмигрантов по подозрению в шпионаже или провокаторской деятельности постепенно усиливали подозрения у некоторых коммунистов-поляков в том, что это — плод фабрикации материалов Сосновским. Дальнейшее развитие событий только подогревало такого рода мнения.
4. Польская линия в крупнейших «легендарных» делах ВЧК-ОГПУ
4.1. Крах «Центра Действия демократии»: разработка «С-1»
В постсоветский период значительно увеличилось количество статей, монографий, кандидатских и докторских диссертаций, посвященных различным вопросам жизни и деятельности эмигрантов «первой волны». Зримо расширился спектр исследуемых тем — изучаются стратегии адаптации их в незнакомых странах, сохранение и развитие культуры, воспитание и образование детей в непривычных условиях, участие в общественной деятельности и многое другое. Однако особое внимание по-прежнему обращается на политическую, а также военную (диверсионно-террористическую) активность различных эмигрантских групп, объединений и союзов. И это понятно. Ведь в подавляющем большинстве случаев эта активность была направлена на ослабление, подрыв и, в конечном итоге, свержение большевистской власти в Советской России-СССР. Результаты усилий эмигрантов в той или иной степени сказывались на внутренней и внешней политике нашей страны, на репрессивных действиях в отношении «бывших людей» и политических противников существовавшей тогда власти.
Задача не допустить осуществления разного рода планов эмигрантов по дестабилизации обстановки в нашей стране и ослаблению роли главенствующей, а затем и единственной партии — РКП(б) — ВКП(б), возлагалась на органы государственной безопасности. Основными подразделениями, реализовывавшими на практике эту задачу, являлись внешняя разведка и контрразведка ВЧК-ОГПУ. Именно поэтому изучение в неразрывной связи деятельности эмиграции и противодействия ей со стороны чекистов стало одной из основных линий исследований для целой группы историков. Обобщенно темы их работ можно обозначить следующим образом: «ВЧК-НКВД против…»
[521]. Среди авторов подобного рода публикаций имеются не только те, кто ранее служил в органах безопасности, но и гражданские историки. Последних как раз становится больше. Некоторые из них довольно критически оценивают деятельность чекистов вообще, а в 1920-1930-е гг. особенно. Однако несмотря на данное обстоятельство ряд исследователей данной группы проделали свою работу достаточно добросовестно, внеся свой ощутимый вклад в изучение эмиграции, а в определенной степени также и органов ВЧК-НКВД. Это надо признать и соответствующим образом оценивать.
Может возникнуть вопрос: а откуда они черпали сведения для раскрытия самостоятельной темы или сюжета, связанного с оперативной деятельностью чекистских органов? Ответ, на мой взгляд, достаточно прост — к сожалению, не все операции чекистов прошли «без сучка и задоринки», без ошибок рядового и даже руководящего состава, без вмешательства высших партийных инстанций. Случались, к сожалению, и провалы разработок из-за предательства отдельных сотрудников ВЧК-ОГПУ, а также и их агентов, которые в меморандумах для спецслужб или в открытых публикациях описали дела, в которых участвовали. Поэтому в некоторых отечественных и зарубежных архивохранилищах отложились разного рода документы, составленные участниками происходивших событий, включая и представителей эмигрантских спецслужб. Ручаться за точность написанного ими, конечно же, не приходится, поскольку далеко не все авторы воспоминаний, записок, докладов, показаний следственным органам и т. п. были в достаточной степени осведомлены о тех или иных мероприятиях чекистов либо не смогли разгадать и верно интерпретировать действия советских разведки и контрразведки. Верификацию использованных исторических документов и конкретных фактов из них можно провести, лишь сличив их с архивными материалами органов безопасности. Однако это крайне затруднительно в силу известных причин. По запросам авторов часть материалов для проведения исследований все же предоставили в Центральном архиве ФСБ России и в территориальных управлениях службы. В частности, речь идет о процессуальных документах из уголовных дел на фигурантов тех или иных операций чекистов, арестованных после их завершения либо репрессированных в конце 1930-х гг.
