От себя добавлю, что, как выяснилось из материалов архивного уголовного дела на секретного сотрудника чекистов Л. Зинченко, Мстиславский был отобран в группу нелегального резидента ИНО ВЧК Н. Алексеева для разведывательной работы с целью вскрытия и парализации эсеровских эмигрантских организаций
[603]. Однако Мстиславский был направлен в Польшу самостоятельно и начал работать против Савинкова. И вот, с подачи Мстиславского сотрудниками Савинкова и офицерами 2-го отдела ПГШ были сфабрикованы некие документы, содержавшие военно-политическую информацию, и предпринята попытка продать их советскому полномочному представителю в Варшаве Л.М. Карахану. Расчет польской разведки строился на том, что с последним Мстиславский был давно знаком и уже несколько раз встречался в польской столице. По рекомендации резидентуры Карахан сделал вид, что документы его заинтересовали, и польская разведка уже была готова развернуть пропагандистскую кампанию по обвинению советских дипломатов в шпионской деятельности. Одновременно, чтобы обелить Савинкова и НСЗРС, в проданных Карахану документах показывалась роль организации в раскрытии якобы задуманного некими преступниками покушения на полномочного представителя Советской России. Но действия польских спецслужб удалось упредить. Организованные чекистами через агентуру и возможности НКИД публичные разоблачения «поручика Масловского» в эмигрантской прессе были использованы для начала дипломатической атаки советской стороны в виде нот НКИД и советского правительства
[604]. В итоге в начале октября в польской столице была проведена конференция с участием Карахана и вице-министра иностранных дел Польши Я. Домбского, на которой советской стороной был представлен список подлежавших выселению из страны тех эмигрантов, кто пытался организовать бандитско-повстанческое движения в Советской России. Вполне естественно, что в этом списке первыми фигурировали савинковцы, включая Бориса и Виктора Савинковых, А. Диктоф-Деренталя, М. Гнилорыбова и еще 16 человек наиболее активных противников советской власти. Они были уже настолько скомпрометированы нашей разведкой и НКИД, что никакие попытки повлиять на решение польских властей, даже обращение Савинкова к И. Пилсудскому, не помогли. До конца октября савинковцы и сам глава НСЗРС покинули территорию Польши.
Осенью 1921 г. НКИД выпустил на русском, польском и французском языках книгу «Советская Россия и Польша», в которой были наиболее полно обнародованы «документы Масловского» с описанием провокационных действий поляков. Кроме того, в книгу были включены и показания арестованных в Советской России савинковцев. Среди них выделялись, конечно же, свидетельства вышеупомянутого Опперпута. Он обозначен как «уполномоченный Всероссийского Комитета Союза Защиты Родины и Свободы Западной области»
[605]. По заданию чекистов Опперпут в конце 1921 г. завершил работу над брошюрой о неприглядной роли Савинкова в многократных случаях обострения советско-польских отношений, а также участии в этом польской и французской разведок. Используя возможности резидентуры ИНО ВЧК в Берлине, где находился один из самых крупных центров белой эмиграции, эта брошюра была издана в 1922 г.
[606]
В этом же году в Берлине появилась еще одна брошюра. Автором ее являлся некий «Атаман Искра», он же — генерал И.А. Лохвицкий, имевший негативный опыт контактов с Савинковым. Подвигли генерала к написанию и изданию брошюры агенты нелегальной резидентуры Н. Алексеева («Зонта»), концентрировавшейся как раз на вскрытии и снижении активности эсеровской эмиграции в европейских странах. Деньги на издание выделила Берлинская точка ИНО ВЧК
[607]. Это было еще одно активное мероприятие советской разведки — информационный удар по Савинкову и его «Народному союзу защиты родины и свободы».
Как указывает в своем исследовании историк Т. Симонова (со ссылкой на архив польской разведки), в середине ноября 1921 г. состоялось секретное совещание у председателя польского сейма по вопросу об обвинениях, выдвинутых советским правительством против 2-го отдела военного министерства в связи с «делом Масловского». Уровень представительства на совещании был довольно высоким: военный министр, министр юстиции, начальник Генштаба, министр внутренних дел, делегаты сейма. А в очередном номере информационного бюллетеня 2-го отдела сообщалось: «Прославившийся по делу Масловского и ряду позднейших провокационных подделок майор Кешковский получил, наконец, десятимесячный отпуск без сохранения содержания для окончания своего агрономического образования»
[608].
Подводя некоторые итоги проделанной ВЧК и НКИД работы по подавлению активности савинковского НСЗРС, хочу отметить, что к середине 1922 г. острота угрозы с ее стороны была снята и вряд ли стоило затевать операцию, целью которой был именно вывод Савинкова в СССР. Но по каким-то причинам КРО ГПУ-ОГПУ считал это наиболее важным. В связи со сказанным обращу внимание читателей на слова арестованного в 1936 г. бывшего начальника 6-го отделения (которое и вело агентурную разработку «Синдикат-2») И. Сосновского. «Однажды, — показывал он на одном из первых допросов, — Менжинский вызвал меня и Пузицкого к себе и говорит: Вы достигли того, что сейчас проходит процесс (над Савинковым. — А.З.), несмотря на то, что мы сделали все, чтобы вам помешать (выделено мной. — А. З.)»
[609]. Как это понимать? Выходит, что руководство ГПУ-ОГПУ далеко не со всем соглашалось при проведении разработки «С-2». Видимо, для этого были основания. Да и сама идея вывода Савинкова на нашу территорию принадлежала не сотрудникам КРО. Один из основных агентов в разработке «С-2» Л. Шешеня однозначно утверждал: «Я… выдвинул план в общих чертах о возможности разработки и привода в СССР Б. Савинкова»
[610].
В период между завершением операции «Крот» и началом «Синдиката-2» 16-м спецотделением Особого отдела ВЧК (с мая 1922 г. 6-е отделение КРО ГПУ) уже проводилась разработка «Синдикат-1», в рамках которой намечалось внедрение в эмигрантскую организацию «Центр Действия» и частично контролировавшую ее деятельность польскую разведку. По делу «С-1» осуществлялось легендирование в Москве и некоторых других городах подпольных организаций, программы которых были идеологически близки воззрениям Савинкова. Да и сам «Центр Действия» имел рабочие контакты с НСЗРС и непосредственно с его руководителем. Замечу, что агентурная разработка «С-1» велась под началом Сосновского. А начальник 15-го спецотделения ОО ВЧК, а затем 4-го отделения КРО ГПУ Кияковский инициировал в конце 1921 г. начало операции «Трест». Как ни странно, но два разоблаченных ВЧК польских шпиона и поляка по национальности теперь руководили разработками, которые заведомо должны были иметь выход на 2-й отдел ПГШ и его периферийные отделения. Формально они оба были отстранены от работы по польскому направлению. Артузов, к примеру, исправил ситуацию с назначением Сосновского помощником начальника 12-го (польского) спецотделения ОО ВЧК и через 4 месяца перебросил своего подопечного в другое подразделение
[611]. Правда, и тут не все так просто. Дело в том, что Сосновский не сработался со своим прямым начальником — Ю. Маковским. Тот был большевиком с 1918 г., воевал против польских войск, участвовал в подпольной работе в Варшаве, был там арестован и провел почти 2 года в тюрьме. «Революционная» же биография Сосновского была совершенно иной. Справедливости ради укажу на то, что последующие события доказали правильность ставки Артузова на несомненные оперативные способности Сосновского и Кияковского, раскрывавшиеся, однако, при прямой поддержке начальника КРО ГПУ-ОГПУ.
