Ясно одно — переезд Артамонова в Варшаву не был случайным. Можно предположить, что польская разведка пыталась вывести МОЦР из-под влияния эстонских спецслужб, которым первоначально и начала поступать разведывательная информация по линии «Треста». Эту информацию привозил пресс-атташе эстонского посольства в Москве, исполнявший и роль «дипломатического курьера», Роман Бирк. Одновременно он был и эстонским разведчиком, являясь прикомандированным к Генеральному штабу сотрудником МИД. Его работа в данном направлении началась в конце 1921 г.
Как писал в своем обзоре В. Стырне, с письмом от арестованной Страшкевич («близкой знакомой» Якушева и родственницы Артамонова) к последнему в Ревель выехал помощник начальника 12-го (польского) спецотделения Особого отдела ВЧК Виктор Кияковский под фамилией Колесников. После прочтения этого факта у меня возник вопрос: а причем здесь польское отделение ОО ВЧК и лично Кияковский? И еще одно: монархистами занималось 16-е спецотделение, а не польское, где и работал Кияковский. Почему выполнение столь важного и рассчитанного на перспективу задания не возложили, к примеру, на помощника начальника того самого 16-го спецотделения С.В. Пузицкого? Он имел высшее юридическое образование, в начале Первой мировой войны окончил военное училище и стал офицером, в 1918 г. вступил в большевистскую партию и с середины 1920 г. уже работал в ВЧК. Ведь с самого начала он был включен в операцию «Трест» и до ее завершения играл в ней одну из наиболее важных ролей. Нельзя не учитывать и то, что в Ревеле активно действовала резидентура 2-го отдела ПГШ и существовала реальная опасность того, что Кияковского просто могут опознать его бывшие коллеги. Поэтому выбор именно Кияковского для поездки за границу можно объяснить только одним — на него сделал ставку Артузов.
В эстонской столице Кияковский встретился с Артамоновым и В. Щелгачевым как представителем генерала Врангеля. Чекист заявил о том, что прислан от подпольной монархической организации с целью установить прочную связь с «Высшим монархическим советом» в Берлине (через Артамонова) и с Врангелем. Готовясь к поездке, Кияковский был проинформирован о контактах указанных выше эмигрантов с эстонской разведкой, поэтому в ВЧК надеялись и на возможное проникновение в агентурную сеть последней. Но сведений о встречах Кияковского с упомянутым выше Бирком или с другими офицерами разведки Генштаба Эстонии в моем распоряжении не имеется.
Бирк прибыл в Москву в конце 1921 г. как пресс-атташе эстонского посольства. Вскоре он попал в поле зрения чекистов, но не как подозреваемый в проведении шпионской работы, а как инициатор и участник разного рода спекулятивных сделок. Его противоправная деятельность была задокументирована. Принимая во внимание близкую родственную связь с эстонским послом Адо Бирком, сотрудники Особого отдела вышли на него и в итоге завербовали под псевдонимом «Груша»
[635]. Основную роль в этом сыграл Кияковский, хотя, что называется, «влез в чужую епархию» — зону ответственности другого отделения. Но для разворачивания дела все можно, тем более, что санкции давал лично Артузов. Одна из задач была решена. Проникновение в агентурную сеть эстонской разведки состоялось, и в Генеральный штаб Эстонии пошла «деза» — специально подготовленная Разведупром РККА информация о состоянии нашей армии и по другим вопросам.
Р. Бирк выступал и в качестве связника МОЦР с Артамоновым. Через месяц после приезда Бирка в Москву, но еще до его вербовки чекистами, на конспиративный адрес МОЦР по внутрипочтовому каналу пришла открытка из эстонского посольства с приглашением зайти за поступившим письмом. И тут у меня вновь возникает вопрос: зачем в эстонское посольство отправили Сосновского? Он уже перешел на должность помощника начальника 16-го спецотделения ОО ВЧК, вел разработку «Синдикат-1» и другие важные дела по контрреволюционным элементам. Возможно, агентурную разработку «Ярославец» Артузов хотел возложить тоже на него. Так бы, наверное, и произошло, если бы не пришлось начинать дело «Синдикат-2». Вести такие крупные дела одному человеку, пусть даже это и Сосновский, было не под силу. Как бы там ни было, но Сосновский пошел в эстонское посольство, где встретился с Р. Бирком и получил первую почту от ревельских монархистов. Но в обзоре по делу «Трест» В. Стырне утверждает, что в это время основной упор еще делался не на форсированное развитие монархической линии, а на продвижение «дезы» в иностранные посольства
[636]. И, тем не менее, связь с Артамоновым была установлена.
Пока нет документально подтвержденных ответов на вопросы: 1) почему и по согласованию с кем Артамонов покидает Ревель и переезжает в Варшаву? 2) чем лучше линия связи с Берлином и Парижем через Варшаву, чем через Ревель? Артамонов проживал в эстонской столице уже почти 2 года и обзавелся связями среди эмигрантов. Наиболее обоснованным здесь кажется предположение о влиянии польской разведки. Ее резидентура по каналу обмена разведданными с эстонскими спецслужбами относительно СССР начала получать приходившую от МОЦР информацию, и поляки быстро оценили важность источника. Работавший в то время в Ревеле польский разведчик Михневич в своих воспоминаниях указывал, что «Пляцувка (резидентура. — А.З.) получала от эстонцев превосходную разведывательную информацию… у эстонской разведки был особенно ценный проверенный источник информации, который мог получать данные самого высокого уровня»
[637]. Однако Михневич, зная, чем закончился «Трест», не преминул указать на якобы имевшиеся сомнения относительно МОЦР у резидента — поручика Виктора Т. Дриммера (псевдоним «Найденов»).
И все же глава «пляцувки» решился на сотрудничество с этой организацией через руководителя эстонской разведки майора Пальма, предварительно запросив на это согласие начальника реферата «Б-1» 2-го отдела ПГШ поручика М. Таликовского. Вероятно, чтобы постепенно «выбить» из игры эстонские спецслужбы, Дриммер как можно понять из посвященной «Тресту» статьи польского историка А. Кшака, вышел непосредственно на связь с прикомандированным к эстонскому Генеральному штабу сотрудником МИД Р. Бирком и за соответствующее материальное вознаграждение стал получать от него исходящие от МОЦР сведения. Стырне в своем обзоре операции «Трест» дает иную версию. Он утверждает, что не Дриммер вышел на Бирка, а Бирк установил контакт с польским резидентом по заданию чекистов и передал ему тот материал, который предназначался для эстонской разведки
[638]. Сделано это было с целью скорейшего завязывания игры с разведкой главного потенциального противника. Безусловно, описание событий руководителем агентурной разработки «Ярославец» заслуживает большего доверия, чем их трактовка польским историком, не имевшим возможности перепроверить свои сведения.
Чтобы усилить отрыв от эстонской разведки, Дриммер предложил своему руководству перенести центр связи с МОЦР в Варшаву. При этом резидент изъявил полную готовность и в дальнейшем осуществлять прием членов МОЦР и его агентуры после перехода ими советско-эстонской границы. Такая позиция казалась Дриммеру беспроигрышной. Вскоре он обеспечил выдачу визы Артамонову, и тот выехал в Польшу. По утверждению проживавшего в Варшаве белоэмигранта С. Войцеховского, уже с 1922 г. включенного с согласия польской разведки в заграничную линию связи «Треста», Артамонов «был там признан резидентом тайной русской монархической организации»
[639]. А кто мог признать, кроме 2-го отдела польского Генштаба? Вопрос риторический.
