Билли постаралась скрыть радость, когда он достал из кармана брюк бумажку.
– Супер. Спасибо! – сказала она.
Манне, которого нашёл Юсеф, проживал в Мальмё, и было ему почти сто лет.
– А вдруг ты ему позвонишь, а это не тот человек? – предупредил Юсеф. – Тот Манне, которого ты ищешь, скорее всего, уже умер.
Это Билли понимала, но у неё всё же было стойкое чувство, что они нашли нужного человека. В её доме жил когда‐то Манне Лунд. Он может знать очень многое. Только бы он не оказался настолько старым, что у него уже начались деменция и спутанность сознания. Что он тогда сможет рассказать?
– Ужин через полчаса, – объявил Юсеф. – Зови Аладдина, и накрывайте на стол.
Билли послушалась. Сначала они поужинают, потом позвонят Манне. А потом, как надеялась Билли, узнают всё, что нужно, чтобы убедить маму съехать из этого дома. Потому что теперь надо было спешить. Спешить как никогда. После визита к Мартину Билли была уверена: в доме их подстерегает опасность, и им обязательно надо найти человека, знающего, что это за опасность.
Глава двадцать седьмая
– Стеклянные дети, – сказал Аладдин.
Наскоро поужинав, они кинулись в комнату Билли и теперь сидели, тихо переговариваясь.
– Думаешь, всё дело в тех умерших стеклянных детях? – спросила Билли.
– Да. И в той женщине, которая повесилась. Майкен.
– Но чего они хотят?
– Кто?
– Призраки.
Аладдин полистал книгу, лежавшую на тумбочке у кровати.
– А что, если никаких призраков нет? – медленно проговорил он.
У Билли голова пошла кругом.
– Я думала, ты тоже веришь, что все беды из‐за призраков. Ты же вроде как сам это говорил две секунды назад.
Аладдин помотал головой:
– Я думаю, всё, что случилось, имеет отношение к стеклянным детям и Майкен. Но насчёт призраков… Ну, я так думал, пока ты не рассказала про стеклянные фигурки, которые оказались на окне. Неужели призраки правда на такое способны?
– Но если не они, то кто? – спросила Билли громче, чем хотела. – Кто мог пробраться в дом так, чтобы мы этого не заметили, и творить всякие странности: подложить комикс, оставлять записки, расставлять стеклянные фигурки?
– Кто‐то, у кого есть ключ. Как мы и думали сначала, пока не поверили в призраков.
– И кто это может быть?
– Сама подумай. Это старый дом, здесь жила куча народу. Вы поменяли замок, когда переехали?
Билли помотала головой: нет, замок они не меняли.
– Значит, по‐твоему, кто‐то из прежних владельцев оставил у себя ключ и теперь тайком бродит по дому днём и ночью? Чтобы пугать меня? – недоверчиво спросила Билли.
– А привидения – это больше похоже на правду? – Аладдин посерьёзнел. – Ну честно, Билли. Ты правда веришь в привидений?
Билли больше не знала, во что верить.
Голос у Манне тоже был очень старый. Иногда Билли приходилось крепко прижимать телефон к уху, чтобы расслышать, что говорит старик. Но Манне, кажется, ни капли не был рассеянным. Зато старик обрадовался, что ему кто‐то позвонил.
– Ну надо же, этот дом до сих пор приносит людям зло, – вздохнул он, когда Билли объяснила, зачем звонит.
Билли взглянула на Аладдина, сидевшего рядом; он тоже пытался расслышать, что говорит Манне. Дверь в комнату они закрыли, чтобы ничто им не помешало.
– Я читала статью в старой газете, что в доме когда‐то был пожар, – осторожно начала Билли.
Она не знала, как отреагирует старик. Вдруг он ужасно расстроится, если вспомнит про несчастье.
– Да, – сказал Манне, – в тот день погибла моя жена. Но мы с сыном выжили.
Старик, судя по голосу, не слишком разволновался, так что Билли решилась задать ещё несколько вопросов. Наверное, всё произошло так давно, что Манне было уже не больно говорить об этом.
– Что стало с домом после пожара? – спросила она.
Манне вздохнул. Он всё же немного расстроился.
– Мы с моим мальчиком переехали в Мальмё. У меня не было средств заботиться о доме в Охусе, и он стоял просто так. Соседи жаловались. Им не нравилось, что рядом стоит сгоревший дом. Но я не обращал на жалобы внимания.
– И вы продали дом? – спросила Билли.
– Нет, не продал. Он простоял там больше пятнадцати лет, а потом мой сын вернулся в Охус – видите ли, решил стать рыбаком. Я отдал ему этот дом, а он взамен отремонтировал его и достроил части, которые повредил огонь.
Значит, после пожара дом просто гнил больше пятнадцати лет, прежде чем кто‐то вспомнил о нём. Будь Билли привидением, она бы тоже разозлилась.
– Ваш сын жил в доме или продал его? – спросила она.
Манне в первый раз за весь разговор замешкался, прежде чем ответить. Наконец он сказал:
– Продал. Но… понимаешь, мой сын после пожара очень переменился. Он был очень маленьким, когда умерла его мама, но после той ночи слегка повредился умом. Он всё ещё считает, что дом проклят, что в нём водятся призраки.
Билли подумала, что сын Манне в этом не одинок.
– А он рассказывал о мёртвых детях? – спросила она.
– Ты говоришь о тех, кого называли стеклянными детьми, о тех, что утонули? – спросил Манне. – Да, о них он говорил. Мол, они не хотят, чтобы кто‐то жил в доме, что это они устроили пожар. Но… это же совершенная чепуха. Дом загорелся, потому что я в тот вечер был небрежен с камином. А те мёртвые дети…
Билли ждала затаив дыхание.
– Ну, что тут сказать? Их гибель – ужасное несчастье, но говорить, что они всё ещё в нашем мире, с нами, с теми, кто дышит и живёт, – нет, в это я не верю. Это всё равно что верить, будто они злятся из‐за того, что умерли. Но это такая глупость, что и поверить невозможно.
Какие разумные слова. С чего бы детям после смерти поглупеть? Зачем им заставлять людей болеть, зачем подстраивать несчастные случаи? Только потому, что они хотят забрать дом себе? Но это было бы, как сказал Манне, ужасно глупо.
Судя по голосу, старик начинал уставать. Билли поняла, что у неё осталось не так много времени. Скоро он захочет закончить разговор.
– Если призраки детей ни при чём, то почему со столькими людьми в этом доме случались несчастья? – спросила она.
Вряд ли Манне мог это знать, но Билли было интересно послушать, что он думает. Манне закашлялся в трубку, и на секунду Билли показалось, что он не ответит. Но он наконец сказал:
