Соджорнер останавливается, опускает руки, ударяет меня кулаком в кулак. Я ей отвечаю. И опускаюсь на пол, спиной к канатам, пытаясь стянуть с рук перчатки. Дайдо выходит на ринг, расстегивает мне липучку на правой перчатке, снимает с меня шлем.
– Для начала неплохо, – говорит она. – Может, в следующий раз попытаешься хоть раз ударить? Нападение – это тоже важно, не забывай.
Я поднимаю на нее глаза, залитые потом. Перевожу взгляд на Соджорнер.
– Я тебя ни разу не ударил?
– Парень, – говорит Соджорнер, вытирая лицо полотенцем, – ты даже не попытался.
Правда? Боксер, который не дерется. Неплохое начало, Че. Жаль, Салли этого не видела. Может, тогда бы она поверила, что я не жестокий. Дайдо треплет меня по плечу:
– В следующий раз. Ты работал ногами. Ты защищался. Сид едва удавалось до тебя дотянуться. Я насчитала всего четыре хороших удара. Неплохо.
Я был уверен, что тоже наношу удары. Что я бью ее в ответ.
– Так как тебе? – спрашивает Дайдо. – Это твой первый бой. Какие впечатления?
– Было охренеть как круто, – говорю я. До этой секунды я ничего не понимал, но теперь вдруг чувствую, как меня с головой накрывает восторг. – Совсем не то что тренировки. Мне дико понравилось!
Она треплет мне волосы.
– Вот и хорошо. В следующий раз бей! Приложи лед к носу, иначе сильно распухнет. – Она внимательно осматривает мой нос. – Вроде не сломан.
Я прихожу домой, в гостиной пусто. Я делаю себе бутерброд и молча съедаю его, стоя у раковины, а потом крадучись поднимаюсь наверх, захожу в свою комнату, закрываю за собой дверь и подпираю ее стулом. Я не хочу новых ночных встреч с Розой. Рюкзак и кроссовки я оставил внизу: все поймут, что я добрался до дому.
Я забираюсь в постель. Наверняка еще нет и девяти. Мне удалось избежать разговора про спарринг. Не важно, что там думает Роза, но это не ложь. Я нарушил обещание, но не соврал. Скажу им утром. Это было куда круче, чем я себе представлял. Часть меня думала, что Соджорнер меня сейчас просто на хрен убьет. Я чувствую, что сердце у меня до сих пор колотится как ненормальное. Я должен снова это сделать.
Я отрубаюсь. И открываю глаза поздним утром следующего дня. Впервые за долгое время сердце у меня бьется ровно, как и положено.
– Он проснулся! – вопит Роза, увидев, что я спускаюсь по лестнице.
Салли и Дэвид выходят из кабинета.
– Добро пожаловать в мир живых, – говорит Салли. – Ты одолел джетлаг?
– Наверное. Надеюсь.
– Почему у тебя нос красный? – спрашивает Роза.
– Потому что меня ударили, – отвечаю я ей.
Дэвид смотрит мне прямо в глаза.
– Что ты сказал?
Салли тоже не сводит с меня глаз.
– Ты же обещал, никаких спаррингов!
Я уже готов рассказать им, что нарушил обещание, но рядом стоит Роза. Если я нарушил обещание, почему она не может сделать то же самое?
– Иногда лапы соскальзывают, – говорю я, и это правда, но при этом я уклоняюсь от темы. А значит, вру. Я вру из‐за Розы.
Я поднимаю ладони, чтобы показать им, о чем я говорю.
– Мы иногда работаем с лапами. В парах.
– Звучит опасно, – говорит Салли. – Может, тебе не надо этим заниматься?
– Я этим занимался многие годы. Часто я приходил домой с разбитым носом?
Салли прикусывает губу. Я должен прямо сейчас рассказать им про спарринг. Но как быть с Розой? Как убедить ее, что, хоть я и нарушил обещание, она все равно не может нарушить свое обещание никого не убивать?
Салли трогает мой нос.
– Он распух.
– Я приложил лед, – говорю я. – Все будет в порядке. Болит, только когда трогаешь.
– Приложи еще лед, – говорит Салли.
Я так и делаю. Нос болит.
Глава пятнадцатая
В воскресенье я прихожу к церкви слишком рано и жду на улице, как последний болван. Над дверью висит огромный радужный флаг. Я надел свой единственный костюм, который мне уже маловат, и позаимствовал галстук у Дэвида. Дэвид считает до невозможности смешным то, что я собрался в церковь. Я не знал, как одеться. Те несколько раз, что я ходил в синагогу, я надевал костюм. Но тут совсем не синагога. Над дверью развевается этот радужный флаг, а все парни моего возраста пришли в джинсах и футболках. У одного под мышкой скейтборд. М-да.
Они все белые. Я вдруг понимаю, что шел в церковь с мыслью, что там будут одни темнокожие. Соджорнер нет. Я смотрю направо, налево, надеясь, что она вот-вот появится. Держу руки в карманах, потому что не знаю, куда их девать. Проверяю телефон. Новых сообщений нет. Кто‐то хлопает меня по плечу. Я оборачиваюсь и вижу Соджорнер в голубом платье и блестящих черных туфлях. Волосы собраны назад. Я не могу сдержать улыбку.
– Откуда ты пришла?
Она показывает на ступеньки церкви:
– Помогала маме Ди. Она здесь проповедница.
Я киваю. Она мне уже говорила. Еще одна причина, по которой я надел костюм.
– Ты только посмотри, – говорит она, оглядывая меня. – Я впечатлена.
– Не знал, что надеть, и… Ты прекрасно выглядишь. С Соджорнер здороваются двое мужчин. Оба темнокожие, оба в костюмах. Подходят еще люди. Темнокожие разных оттенков, азиаты, белые. Пожилые дамы в платьях, некоторые еще и в гигантских шляпах. У одной дамы на шляпе перья. Почти все мужчины постарше в костюмах; большинство наших ровесников одеты по‐будничному. Но я все же не выделяюсь. Я не единственный подросток в костюме.
– Что это за церковь?
– Гостеприимная. Межконфессиональная. Церковь для всех. Место для молитвы и для общения.
– Ты как будто брошюру цитируешь.
Соджорнер смеется.
– Я помогала маме Ди ее писать.
– А. – Я снова нервно оглядываю вход в церковь.
– Все будет в порядке, Че. Пойдем займем места.
Я иду за ней, ощущая себя самозванцем, которого вот-вот поразит молния. У дверей стоит белая женщина в церковном облачении.
– Привет, Сид, – говорит она, обнимая Соджорнер. – А это кто?
– Это Че. Мы вместе ходим на бокс. Он недавно приехал. – Соджорнер поворачивается ко мне. – Это Алиса.
Мы жмем друг другу руки, но вместо того, чтобы отпустить мою ладонь, Алиса накрывает ее другой рукой и крепко держит, словно опасаясь, что я сейчас убегу.
– Добро пожаловать в нашу церковь и в Нью-Йорк. Ты откуда?
– Сидней. Австралия.
– Замечательно.
– Спасибо.
