Она тепло улыбается мне и отпускает мою ладонь.
– Надеюсь, здесь ты обретешь свое место.
Все вокруг машут Соджорнер, здороваются с ней. Она представляет меня как своего друга из спортзала, которому хочется побольше узнать об их церкви. После такого все хлопают меня по плечу, с чувством жмут руку и от души желают, чтобы я нашел здесь то, что ищу. Почти все меня благословляют.
– Ты со всеми знакома.
– Мама Ди здесь проповедует, забыл? Я впервые оказалась здесь еще до рождения, у мамы Эл в животе.
Мы так долго со всеми здоровались, что свободных мест не осталось. Мы втискиваемся в самый последний ряд. Там тесно, наши бедра касаются друг друга.
– Извини, сегодня много народу. Надо было тебя предупредить. Вечерняя служба очень популярна. У нас лучший в городе хор.
Меня все устраивает. Участники хора в церковном облачении выстраиваются на сцене. Нас окружает гул голосов, кажется, что все вокруг друг друга знают. Хор начинает петь. Соджорнер не преувеличивала. Они просто великолепны. Сам того не осознавая, я встаю и, как и все вокруг, принимаюсь с улыбкой раскачиваться в такт музыке. Мне тоже хочется петь, но, едва разобрав слова, я понимаю, что не смогу подпевать, не чувствуя себя лицемером, ведь я не готов сказать, что люблю Иисуса. Так что я просто раскачиваюсь и напеваю мелодию.
Когда пение заканчивается, мы усаживаемся на скамьи. Всех в церкви переполняет радость, так что даму, которая выходит на сцену и приветствует нас, встречают теплые, счастливые улыбки: их подарила нам музыка, и теперь мы дарим их ей, каким бы скучным ни было ее выступление, касающееся организационных моментов. Потом хор снова поет, и все в церкви поют вместе с ним.
Все встают, раскачиваются в такт музыке, подняв руки вверх, прославляя Иисуса. Я больше не чувствую себя лицемерным атеистом, танцующим под госпелы, и просто двигаюсь вместе со всеми. Не знаю, из‐за чего я себя так чувствую – из‐за музыки или из‐за того, что Соджорнер рядом со мной движется ей в такт.
– Ты мне тоже нравишься.
По крайней мере, кажется, именно это она сказала. Она говорит тихо, а хор поет очень громко. Она слегка задевает меня боком, и наши руки касаются. Мы оба широко улыбаемся, и она снова шепчет:
– Ты мне тоже нравишься.
Она дышит мне прямо в ухо. Я сглатываю. Я чувствую себя легким, невесомым, у меня кружится голова, и я неловко оступаюсь.
– Белый парень, – смеясь, говорит она.
Я улыбаюсь, прислушиваюсь к ритму и снова раскачиваюсь вместе с ней, ощущая, как музыка течет сквозь нас, объединяя наши тела.
Ее рука касается моей. Я сжимаю ее ладонь. Она не сопротивляется. Наши пальцы сплетаются – теплые, сильные, покрытые мозолями. Она тоже сжимает мне руку. У меня перехватывает дыхание.
– Да, – говорю я. Соджорнер кивает:
– Ты тоже это чувствуешь.
Еще бы. Она мне не просто нравится. Я не просто ее хочу. Мое чувство к ней так велико, что его не описать никакими словами. Мое чувство к ней разрывает мое тело, сердце, голову, да что там, даже печень и почки. Мы оба одновременно поворачиваемся, и наши губы оказываются так близко, что на один краткий миг мне кажется – сейчас мы поцелуемся, но это быстро проходит. Мы в церкви, вокруг ее родня, ее друзья, о поцелуе не может быть и речи.
Песня заканчивается. Я стою и моргаю, пока все рассаживаются по местам. Соджорнер тянет меня вниз.
– Че, – шепчет она.
Я ошеломлен. Я осматриваюсь. Я не один такой. Волна счастья захлестнула прихожан. Мы с Соджорнер держимся за руки. За кафедрой стоит Алиса, приветствовавшая нас у дверей: она о чем‐то говорит нам всем, скорее всего об Иисусе. Я слышу лишь, как пульсирует кровь в пальцах Соджорнер, в ее ладони. Похоже, я влюбился. Я чувствую, что люблю всех. Я оглядываю церковь, рассматриваю улыбающиеся лица, маленькую девочку со светлыми кудряшками.
– О господи.
Роза сидит по другую сторону прохода, на два ряда впереди нас. Салли и Дэвида рядом нет.
– Что? – шепчет Соджорнер.
Я указываю на Розу.
– Твоя сестра?
– Какого черта она здесь делает?
Сидящий перед нами мужчина оборачивается и прикладывает палец к губам. Я наклоняюсь и шепчу Соджорнер прямо в ухо:
– Она иногда так делает. Убегает из дома. Надо отвести ее обратно. Родоки будут переживать.
– Может, после службы? – Губы Соджорнер почти касаются моего уха, и я едва не забываю о Розе.
Я качаю головой. Моей сестре здесь делать нечего.
– Я сразу вернусь.
Она сжимает мне руку, и я поднимаюсь со скамьи, хотя мне страшно не хочется уходить. Я подхожу к скамье, на которой сидит Роза, и опускаюсь на корточки:
– Пора домой, – шепчу я.
Дама, сидящая рядом с Розой, вопросительно смотрит на меня. На ней широкополая красная шляпа с перьями. Я киваю, надеясь, что это ее успокоит. Роза мотает головой.
– Не пойду. – Она даже не пытается говорить тихо.
– Придется. – Я оборачиваюсь к Соджорнер, и она ободрительно улыбается мне. – Если понадобится, я тебя вынесу.
– Мне здесь нравится.
– Вставай.
– Я хочу остаться! – говорит Роза так громко, что все сидящие вокруг оборачиваются. – Меня бьют дома!
Я вымученно улыбаюсь:
– Она врет.
– Ты в порядке, деточка? – спрашивает у Розы сидящая рядом с ней дама.
Роза мотает головой с жалобным видом.
– Это моя сестра. Она не должна быть здесь. Она убежала из дома. Мне нужно отвести ее обратно.
– Это правда, дорогуша?
Роза снова мотает головой. Ко мне подходит Соджорнер.
– Роза, что ты здесь делаешь?
– Я хочу узнать про Иисуса.
– Я уверена, ты сможешь вернуться, когда попросишь разрешения у родителей, – шепчет Соджорнер.
– Она говорит, что ее бьют дома, – говорит дама в красной шляпе.
– Роза, это правда?
Роза опускает глаза и краснеет. Это новый фокус. Я никогда не видел, чтобы она краснела. Как заставить себя покраснеть?
– Нет, неправда. Я просто хочу узнать про Иисуса.
– Иисус не любит тех, кто говорит неправду, – говорит дама в красной шляпе.
Все в церкви смотрят на нас. Алиса молчит. Я уверен, что Розе очень нравится быть в центре внимания. Соджорнер берет ее за руку, и Роза послушно идет за ней по проходу. Мне хочется задушить свою сестру. Уже на улице я пристально смотрю на Розу. Она держит Соджорнер за руку и выглядит совершенно потерянно.
– Я хочу узнать про Иисуса. Но мама с папой мне не разрешают.
