– Гондон!
Дайдо выходит на ринг, отталкивает его от меня.
– Это спарринг, не драка. Расслабься. Дыши. Контролируй себя. Посмотри на меня. Ты спокоен?
Тупорылый кивает. Он не смотрит на Дайдо. Он не спокоен.
– Не похоже, что ты спокоен.
– Я спокоен!
Дайдо поднимает ладонь.
– Ты не спокоен. Спарринг окончен.
Он срывает перчатки так резко, что капли пота дугой разлетаются во все стороны, бросает их за канаты, сдергивает с головы шлем и зыркает на меня, словно хочет бросить его мне в лицо. Дайдо хватает его за подбородок и разворачивает к себе.
– Ты и близко не спокоен. Если будешь выходить из себя, никогда не победишь. Хочешь побеждать? Хочешь быть боксером?
На секунду мне кажется, что Тупорылый ей врежет, но он сдувается.
– Я хочу быть боксером, – бормочет он. – Извините.
– Хорошо. Ты знаешь, что делать. – Дайдо отпускает его подбородок.
Тупорылый подходит ко мне и выставляет кулак. Касается замотанной бинтом рукой моей перчатки.
– Извини, – еще менее внятно бормочет он. – Не умею сдерживать гнев.
– Приложи лед к глазу, – командует Дайдо. – А ты – к носу, Че. Вам обоим нельзя бить так сильно. Я хочу, чтобы вы себя полностью контролировали. Но ты теперь атакуешь, Че. Молодец.
Мы слезаем с ринга. На наше место выходят Соджорнер и Джейми. Соджорнер касается перчаткой моего кулака, мельком улыбается мне. Я сижу, приложив к носу лед, и смотрю, как Соджорнер уделывает Джейми за то, что та разболтала ее секрет. Она движется быстро, сосредоточенно. Глядя, как она боксирует, я узнаю куда больше, чем на сотне обычных занятий.
Если бы только она не верила в Бога. Если бы только ей было плевать, что я в него не верю. Если бы только Роза не пыталась нас разлучить.
Дома я застаю Розу и Сеймон: они собирают пазл на кофейном столике. Ради этого они даже сняли перчатки. Они смотрят, как я стаскиваю кроссовки, стягиваю с плеч рюкзак. Интересно, что Сеймон делает здесь так поздно.
– Ночуешь у нас? – спрашиваю я, размышляя, насколько это хорошая идея.
Роза кивает:
– Лейлани плохо себя вела, так что Сеймон останется у нас, пока Лейлани не успокоится.
Сеймон хихикает:
– Лей-Лей такая гадкая. Она всегда на стороне Майи. Привет, Че.
– У тебя опять нос красный, – сообщает Роза.
– Да, красный, – вторит ей Сеймон. – Ты что, заболел?
– Привет, Сеймон. С носом все нормально. Где Салли и Дэвид?
– В кабинете. Работают.
– Ты написала эссе?
Роза изображает, что ее вот-вот вырвет.
– Какое эссе? – спрашивает Сеймон.
– Ей нужно написать эссе о том, почему врать неправильно.
– О-о-о-о-о-о! – изумленно тянет Сеймон. – Тебя что, поймали на вранье?
Роза пожимает плечами:
– Все врут. У взрослых никогда не бывает проблем из‐за вранья.
– Ошибаешься, бывает. Это называется лжесвидетельство.
– Врать весело.
Я заворачиваю в салфетку пару кубиков льда, прикладываю к носу.
– Ты же вроде сказал, что с носом все нормально? Врун.
– Все скоро будет нормально.
– Его кто‐то ударил, – объясняет Роза Сеймон. – Он любит бить людей.
Сеймон вздрагивает. Я вздыхаю.
– Это называется бокс, Роза. Такой вид спорта.
– Он не дерется, – говорит Салли, выходя на кухню, чтобы налить себе чаю. – Он учится боксировать, но при этом ни с кем не боксирует. Бокс прекрасно укрепляет тело. Что, опять нос болит?
– Все в порядке, я осторожен.
Салли кивает и треплет меня по плечу в знак одобрения. Я чувствую, что краснею, и радуюсь, что лед так быстро тает. Роза права. Я вру. Роза самодовольно улыбается, словно прочитав мои мысли.
– Роза, ты уже написала эссе? – спрашивает Салли. – Ты должна сдать его нам перед тем, как пойдешь спать.
Роза берет с дивана свой планшет и принимается стучать по экрану.
– Как пишется «лицемерие»? – спрашивает она.
Глава семнадцатая
Дом по адресу, который дала мне Лейлани, не похож на магазин. Я вижу черную дверь, на ней изображена катушка ниток. Я уже собираюсь нажать на кнопку звонка, но тут дверь открывается, и из‐за нее показывается здоровенный охранник с презрительным выражением на лице. Я делаю, как велела Лейлани, – говорю, что я с ней, и охранник явно нехотя впускает меня внутрь. За дверью и правда магазин одежды, точнее сказать, бутик. Я просто не знаю более вычурного слова. Глядя на изящно развешанные и выставленные наряды, на картины на стенах, даже я понимаю, что это до невозможности дорогое место.
Лейлани болтает с одной из продавщиц, высокой, стройной девушкой с золотыми волосами, которые оттеняет ее темная кожа. Я даже не представляю, как можно выкрасить волосы в золотой цвет.
– Привет, Че, – машет рукой Майя. Я едва нахожу ее: она, раскачивая ногами, тонет в гигантском черном бархатном кресле.
– Я не знал, что ты тоже придешь.
Я сажусь рядом с ней на ступеньку металлической стремянки. Рядом с креслом стоит большая спортивная сумка.
– Твоя теннисная экипировка?
Майя кивает:
– Меня тошнит. Что‐то непохоже.
– От Сеймон. Она ужасно гадкая. Так что Лейлани разрешила мне не ходить в музей.
– Почему Лейлани не в школе?
– Кажется, она сказала, что у них самостоятельная работа. Не знаю. Лейлани все делает по своим правилам.
На Майе такое же ожерелье с красным сердечком, как было у Сеймон.
– Откуда оно у тебя?
– Сеймон отдала свое Розе, знаешь?
Я киваю.
– Нам их подарила бабушка. – Она показывает мне красное сердечко. – Это рубин.
– Я верну Сеймон ожерелье, обещаю.
– Сеймон говорит, что отдала его Розе. Но она бы никогда этого не сделала.
Золотоволосая продавщица показывает Лейлани темно-красное платье, расправляя юбку, чтобы была видна ярко-оранжевая внутренняя сторона складок. Правда, она говорит не «платье», а «вещь».
– А, Че, привет, – говорит Лейлани, словно только что меня заметила. – Предки до смерти обрадовались, что мы сегодня встречаемся.
Я киваю:
– Пока малышня в музее. Наши тоже на седьмом небе.
– Че, познакомься, это Деанна.
