– Пойдешь на поводу? Да, только выбирай правильные тенденции. С бородой ты не будешь так сильно похож на мальчика с фермы.
Я в этом сильно сомневаюсь.
– У меня светлые волосы.
– И?..
– Как ты думаешь, я часто бреюсь?
– Откуда мне знать? – Царственные брови Лейлани ползут вверх. – Я не слишком интересуюсь тем, как именно парни бреются и как часто они это делают. Каждый день?
Я хмыкаю. Лейлани касается моей щеки, тщательно избегая прыщей.
– Кожа гладкая. Так когда ты брился?
– Может, неделю назад. Еще до отъезда. Значит, уже десять дней? Две недели?
– Господи. У тебя что, волосы не растут? – Она хватает меня за локоть, рассматривает мою руку, потом показывает мне свою. – У тебя на руках нет волос! У меня на руках волос больше, чем у тебя, и я еще не сильно волосатая. Ладно, забудь о бороде. Она у тебя отрастет лет через сто, не раньше.
– И даже тогда это будет мягкий пушок, как на заднице.
– Пушок на заднице! – Она издает звук, чем‐то похожий на клохтанье курицы, которой перерубили топором шею. Я не сразу понимаю, что она не умирает, а просто смеется. Впервые за все время нашего общения Лейлани не выглядит крутой: щеки у нее раскраснелись, и она жутко кудахчет. – Пушок на заднице? В Австралии что, на жопе растят пух, чтобы не мерзнуть?
Она смеется громче, прибавляя к кудахтанью всхрюкивания. На нас оборачиваются люди. Я совершенно не понимаю, над чем тут можно смеяться, кроме ее собственного смеха. Ее смех – самое невероятное из всего, что я когда‐либо слышал. Я тоже хохочу.
– Твой смех! – выдыхаю я. – Господи, ну и звуки!
– Я знаю, – говорит она в перерыве между хрюканьем и кудахтаньем. От смеха она не может разогнуться. – Пора прекращать. – Она вытирает стекающие по щекам слезы.
– Звучит просто адски.
Она снова хрюкает.
– У тебя худший в мире смех.
Она кивает и снова хрюкает.
– А я‐то думал, ты крутая. – Я постепенно успокаиваюсь, и на лице у меня расплывается ухмылка.
– Так и есть, – выдавливает она, стараясь дышать медленно и ровно. – Круче меня никого нет. Про мой, эм-м, уникальный смех знают только особо приближенные люди.
Она снова утирает слезы своим, без сомнения, до невозможности дорогим рукавом.
– Ну вот и все. Идем знакомиться с Ронни. Ты слышал мой смех. У меня больше нет секретов.
– Ронни?
– Ага. С Вероникой. Моей девушкой. Идем. У нее смена заканчивается минут через сорок. Мы с ней и с Олли собирались в новую лапшичную. Зайдем к нам, ты переоденешься и оставишь покупки. Есть хочешь?
Я всегда хочу есть, но меня бесит мысль о том, что я пропущу занятия. Хотя я и знаю, что Соджорнер сегодня не придет. С другой стороны, я могу прийти позже, спарринги все равно начнутся только в семь. Я убеждаю себя, что время от времени можно устраивать разгрузочные дни.
– Еще бы, – говорю я. – Давай посмотрим на твою девушку.
Глава восемнадцатая
– Ее зовут Вероника Диас. В школе мы были парочкой. – Лейлани голосом выделяет последнее слово, чтобы оно звучало не всерьез, словно давая мне знак, что можно смеяться.
– Были?
– Она уже окончила школу и теперь работает в «Саншайн» на Хаустон-стрит, – говорит Лейлани.
Интересно, сколько еще я буду привыкать к этому странному названию, Хаустон. Не менее интересно, что такое «Саншайн».
– Еще она актриса. Она снималась в студенческих фильмах, в паре рекламных роликов и в одной серии «Закона и порядка», но тогда она была еще совсем маленькой. Ходила, наверное, на миллион прослушиваний. Получила роль в одной экспериментальной пьесе, но в результате постановщики не нашли денег.
Я пытаюсь сделать вид, что впечатлен, хотя не уверен, хочет ли этого Лейлани.
– Актерского заработка не хватает на съемную квартиру, так что она еще работает в «Саншайн» и в одной дрянной забегаловке на Сент-Марк-плейс. «Кофе Нуар». Что за тупое название.
Лейлани рассказывает так, словно ее все это раздражает. Интересно, она предлагала Веронике деньги? У нее самой полно денег, но ее девушка работает на трех работах, чтобы платить за квартиру. У меня нет друзей сильно богаче или беднее меня. Ну, за исключением Лейлани. Я знаю, как чувствую себя из‐за того, что Лейлани без спроса купила мне одежду. Если они когда‐нибудь спорили из‐за денег, я точно на стороне Вероники. И тут я вспоминаю, что как раз сейчас Макбранайты снимают квартиру для моей семьи. Раньше меня это не беспокоило. Интересно, как Салли и Дэвид себя при этом чувствуют?
– Это любовь? – спрашиваю я, когда мы переходим дорогу.
– Это точно похоть, – отвечает Лейлани. – Сильная-сильная похоть. Ты сам все поймешь, когда ее увидишь.
«Саншайн» – это кинотеатр. Я вижу афиши фестиваля иранского кино. Даже сквозь исцарапанное оргстекло я замечаю, что Вероника очень привлекательна – зеленоглазая, с вьющимися светлыми волосами. Типичный идеал красоты: большие глаза, маленький нос, пухлые губы. Индивидуальность ей придают асимметричная стрижка и пирсинг – множество сережек везде, где только можно вообразить. Во мне она не будит никакой похоти, зато Лейлани, едва увидев ее, расплывается в улыбке, прибавляет шаг и, перегнувшись через стойку, целует ее.
– Я по тебе скучала, – шепчет она, выпрямляясь. – Это Че.
– Привет, Че. Я много о тебе слышала.
Уж точно ничего хорошего. Она протягивает мне руку. Я ее пожимаю. Вскоре приходит ее сменщица, и вот мы уже идем по темному переулку к ресторану, который вдруг вырастает перед нами, словно из ниоткуда. Входная дверь маленькая и узкая, но сам ресторан огромный. Повара за длинной стойкой колдуют над гигантскими чанами с кипящей водой, в воздухе мелькает лапша. Официантка здоровается с нами по‐японски. Вероника и Лейлани кланяются в ответ. Нас проводят к дальнему столику.
– Олли всегда опаздывает, – говорит Вероника. – Давайте заказывать.
– Я уже здесь, – говорит темнокожий парень чуть ниже меня ростом, с козлиной бородкой и невозможно блестящими волосами до плеч. Вылитый принц Вэлиант.
– Бог мой, Олли, сними этот ужас. Выглядишь отвратительно.
Олли снимает парик и бороду и сует их в карман: теперь они напоминают хищных зверьков, которые вот-вот выскочат наружу и набросятся на нас. Без парика Олли похож на девчонку.
– Так‐то лучше, – говорит Вероника и треплет Олли по гладкому, покрасневшему под накладной бородой подбородку. Может, Олли – девушка?
– Я выгляжу просто божественно, – говорит Олли слишком низким для девушки голосом и садится. Может, это все‐таки парень? У меня щеки почти такие же гладкие, как у него. Или у нее?
