– Все всегда считают, что она белая. Ей приходится говорить, что это не так. Если бы она сама не настаивала, что она кореянка, никто бы этого не узнал.
– Если Лейлани говорит, что она американская кореянка, значит, для нее это важно. Поставь себя на ее место. – Прояви эмпатию.
Вероника пристально смотрит на меня.
– Ты давно знаешь Лейлани? Минуты три примерно? Сейчас я кое‐что расскажу тебе о Лейлани Макбранайт: она обожает драму. Псевдокорейское происхождение только добавляет драмы. Вот как сейчас: оно дало ей шанс красиво хлопнуть дверью. Ее отец вырос здесь, не в Корее. Его усыновили! Он рос в обычной американской семье. Он впервые побывал в Корее, когда ему было лет двенадцать. Я лучшая подруга Олли, а не она. Почему тогда они ушли вместе? Почему они всегда вместе?
Я хочу, чтобы она поскорее заткнулась. Она выпивает очередную рюмку, и тут я понимаю, что нам с ней придется платить по счету. Вот дерьмо.
– Не все в мире крутится вокруг расы. Люди могут просто быть людьми, понимаешь?
– А как же Олли? – спрашиваю я.
– А что с Олли?
– Ты думаешь, что Олли парень?
– Что? Нет, конечно. Олли – это Олли.
– А как быть с теми, кто хочет узнать, мальчик Олли или девочка?
– Сказать им, что это просто глупо.
– А Олли про себя все знает?
– Угу.
– То есть мы сами – единственные, кто знает, кто мы такие на самом деле. Правильно? А другие люди этого не знают, так?
Вероника кивает. Но я не уверен в том, что говорю. Это очень зыбкая почва. Например, даже если я скажу, что я ковбой, все равно ковбоем не стану. Тут что‐то другое – и я никак не могу понять, что именно.
– Раз Лейлани говорит, что она американская кореянка, значит, так и есть.
Вероника выпивает еще рюмку.
– Если бы Лейлани позволила всем вокруг считать, что она белая, ей стало бы проще?
– Я же тебе сказала, ей нужна драма. Ей нравится чувствовать себя особенной.
– И по этой же причине Олли не называет себя ни мальчиком, ни девочкой?
– Это другое.
– Разве? А тебе не кажется, что, если тебя постоянно спрашивают, кто ты такой, ты вряд ли чувствуешь себя особенным? Скорее, это бесит.
Вероника понемногу сдувается. Может, она поняла, что я имею в виду, а может, сейчас отключится.
– Но Лейлани и правда особенная, – говорит она, словно это что‐то плохое. – Она умнее, уравновешеннее, она во всем лучше. Она основала «Неофит», когда ей было лет семь. Все, что она делает, она делает лучше всех. Я даже не понимала, какая я тупая, пока не встретила ее. Мне просто хочется выиграть спор. Хоть раз в жизни. Но в этот раз я снова проиграла. Да?
Я киваю. Почему Лейлани не бросит Веронику?
– Я все всегда порчу. Она от меня уйдет.
Вероника краснеет. Она плачет. Я протягиваю ей салфетку.
– А еще она сексуальнее, чем я, – говорит она между всхлипами. – Я все время о ней думаю!
Бармен приносит стакан воды. Я уже начал думать, что Вероника такая же, как Роза, но это не так. Роза никогда не думает, что кто‐то лучше, чем она.
– Твоя сестра вовсе не странная, – вдруг говорит Вероника.
Я вздрагиваю от неожиданности. Только я подумал о Розе – и вот мы уже и правда ее обсуждаем.
– Вы с Лейлани говорили о ней все эти ужасы, потому что накурились, да? Она ведь такая милая девочка. Зря вы болтаете о ней такое. К тому же она здорово танцует. Мы будем вместе танцевать.
– Ты пьяна.
Вероника смеется:
– Немного. Мы ссоримся, только когда напиваемся.
– Лейлани не пила.
– Когда одна из нас напивается. Вот черт. Ты прав. Я пытаюсь быть умнее ее, только когда напиваюсь. Олли меня просто убьет, когда я вернусь домой. Расскажет мне, что именно я сделала неправильно, почему это было неправильно и все такое, а я буду думать, почему Олли не может все время всех забавлять и смешить. Я ужасный человек.
Она вытирает лицо насквозь мокрой салфеткой.
– Никто не может все время быть забавным. Ты сейчас совсем не забавная.
– Это было грубо! – говорит Вероника и при этом улыбается. – Но ты прав. Им нравится выкапывать всякое дерьмо из самых глубин и трепаться об этом, а мне… мне это неинтересно. Меня от этого тошнит. Скажи, белые девушки тебе тоже нравятся? Или только черные? Как тебе кажется, я красивая?
Ей интересно, что я думаю. Розу это не волнует. Почему же я чувствую, что разочаровался в Веронике? Может, она была бы интереснее, если бы чуть сильнее была похожа на Розу. Не дай бог.
Глава двадцать шестая
Я возвращаюсь домой. Почти все гости уже разошлись. Джин, Лизимайя и родоки сидят на диване, пьют вино и неистово жестикулируют. Они коротко приветствуют меня и тут же возвращаются к своему важному разговору. Я распахиваю дверь в свою комнату и обнаруживаю там Розу в нарядном платье с вечеринки: она сидит у меня на постели, скрестив ноги. Даже если бы я успел поставить засов, Розу бы он не остановил. Мне нужен замок с ключом. Я поворачиваюсь к ней спиной, притворившись, что проверяю что‐то на компьютере, и включаю телефон на запись. Затем поворачиваю кресло к ней.
– Где Сеймон?
– Сюзетта повела двойняшек домой.
– Двойняшек? Сеймон ведет себя так, словно они больше не двойняшки.
– Что за глупости, Че. Нельзя перестать быть двойняшкой.
– Почему они с Майей не разговаривают?
Роза пожимает плечами:
– Наверное, поссорились. Так бывает у сестер. Мне понравилась вечеринка. Мне понравились Олли и Вероника. Особенно Олли. Мне нравится, что Олли не мальчик и не девочка. Я никогда еще не встречала таких людей. Это совсем не то же самое, что трансвеститы в Бангкоке. Тем нравится, когда к ним обращаются в женском роде. Олли говорит: «Олли – это Олли, не она, не он, не они и уж точно не оно. Потому что никого нельзя называть «оно»». Олли говорит, что большинство людей делают какие‐то свои выводы, а потом злятся, что ошиблись. И никто так никогда и не предположил, что Олли – и не девочка, и не мальчик. Меня это не разозлило. А тебя?
– То, что Олли и не мальчик, и не девочка? Нет. Меня это сбило с толку.
– Олли говорит, что родители не переживают на эту тему. Когда Олли было пять, мама Олли купила Олли лак для ногтей и корону, потому что Олли этого хотелось. Папа Олли платил за уроки танцев. Они сказали Олли, что если Олли не хочет, то может не быть мальчиком или девочкой.
– Похоже, у Олли отличные родители.
– Ты не думаешь, что Олли немного того, раз других таких больше нет?
