– Моя сестра – чудовище, – говорю я. Все мое тело словно налито свинцом. Кажется, что оно мне больше не принадлежит.
– М-м, – отвечает Дэвид, стуча по клавишам.
– Моя сестра – чудовище, – повторяю я уже громче.
– Что ты сказал?
– Она… – Я осекаюсь. – Она положила арахисовое масло в смузи, который они с Сеймон пили. Я думаю, она пыталась убить Сеймон.
Дэвид больше не смотрит на экран своего компьютера.
– Роза. Она не нейротипична. Я знаю, что вы не хотите об этом слушать. У нее антисоциальное расстройство личности.
Я рассказываю ему о морской свинке Апиньи, о паспорте. Рассказываю об ужасных вещах, которые говорила Роза.
Он наклоняется вперед, смотрит на меня так же внимательно, как Роза. Он не моргает. Я все говорю, он меня не перебивает.
– Ее волнуют только ее собственные желания. Я не знаю, как ее остановить. Однажды она кого‐нибудь убьет. Я не знаю, что делать…
У меня болит горло. Мозг. И сердце. У меня горят глаза. Я не могу больше произнести ни слова. Я плачу. Вытираю слезы. Я страшно зол. На Розу, на то, что у меня глаза на мокром месте, на Дэвида, на Салли. Я ору. У меня по лицу текут слезы. Я трясусь и ору. Тогда Дэвид обнимает меня, крепко сжимает, укачивает, шепчет «Ну все, все, все». Это работает.
Мы сидим на диване. Дэвид, нахмурившись, смотрит на меня. Я чувствую себя опустошенным. Он не сказал ни слова. Понятия не имею, что он думает. Он протягивает мне стакан воды. В стакан попала пылинка. Она плавает по поверхности воды. Может, это кусочек чьей‐то кожи. Я все равно выпиваю воду залпом. Мне больно глотать.
– Когда… – наконец говорит Дэвид, разглядывая свои ногти. Кожа вокруг ногтей содрана, изгрызена. Когда это успело произойти? У Дэвида всегда безупречные ногти. Это один из его пунктиков, над которыми вечно смеется Салли.
– Когда что?
– Как давно ты думаешь так… – говорит он и снова замолкает, – о Розе?
«Черт, – стучит у меня в голове. – Он мне не верит». Я откидываюсь на спинку дивана, вытираю глаза. В горле словно огонь горит. Я все сказал. Не знаю, что я могу еще сказать.
– Ты устал, – говорит Дэвид. – Давай все обсудим позже.
Я качаю головой. Мы должны все обсудить сейчас. Мы обсудим это сейчас, или… не знаю… или я снова заору и не перестану орать, пока мы не решим эту проблему.
– Ты мне не веришь. – Не ожидал, что сумею сказать это так твердо.
– Конечно, верю. – Голос Дэвида звучит очень уверенно. – Я всегда тебе верю, Че.
– Но не всегда слушаешь.
Он разводит руками, словно говоря: «Что правда, то правда».
– Как давно ты думаешь, что с ней что‐то не так?
– Очень давно. Но я не сразу попытался сказать вам об этом. Меня добила история с морской свинкой, а теперь еще это. Она едва не убила Сеймон! Ты мне веришь?
Дэвид слегка двигает головой. Кивает. Кажется. А может, и нет.
– Я начал вести дневник, записывал все странные поступки, которые она совершала. Хотел понять, не выдумываю ли я все это. Потом она стала со мной откровенничать. Она знала, что я знаю.
Этот монолог меня уже порядком утомил.
– Помнишь, как она убивала насекомых? Вы еще повели ее к врачу? Тогда я взял с нее обещание никого не убивать. И она перестала. Пока не нашла лазейку: морскую свинку убила Апинья. А теперь она воспользовалась тем, что у Сеймон аллергия. Роза смеялась, Дэвид. И тогда, и сейчас. Смеялась.
Дэвид смотрит на меня словно уставший, ко всему равнодушный ученый. Может, он настолько шокирован?
– Я знаю, это сложно принять. Я тоже не хотел в это верить.
Он обнимает меня одной рукой. Я рад.
– Ты мне веришь?
Он снова делает то же движение головой. Непонятно, что оно означает.
– Когда вернется Салли?
– Лизи очень расстроена. Салли побудет с ней.
Я киваю.
– Ясно. Думаю, мы сможем все обсудить, когда Салли вернется.
– Может, завтра, – говорит Дэвид таким тоном, что я понимаю: «Может, и никогда».
– Ты мне не веришь, да?
Я снова плачу. Столько времени я потратил впустую.
– Я тебе верю, – говорит он. – Я знаю про Розу. Давно знаю.
У меня перехватывает дыхание.
– А Салли? Салли знает? – Меня переполняет надежда, такая огромная, что я словно горю изнутри.
Он качает головой. На этот раз я сразу понимаю, что это «нет».
– Вообще?
– Мы часто говорим о Розе. Но Салли ни разу не сказала ничего, что подтвердило бы, что она считает Розу не просто социально неприспособленной. – Он снова качает головой. – Зато она много раз говорила такие вещи, которые заставляют меня думать, что она не хочет знать.
– Но ты мне веришь.
– Верю. Роза не нормальный ребенок.
От облегчения у меня кружится голова. Дэвид знает.
– Я пытался обсуждать это с Салли. Но она не слушает. Она говорит, что Роза еще ребенок. Ты сам слышал.
Я это слышал.
– Потом она меняет тему. Так что я наблюдаю за Розой. Я с ней говорю. Я делаю то же, что и ты.
«Когда? – хочу спросить я. – Почему я этого не замечал?»
– Ты говорил с Розой о том, какая она? Дэвид кивает. Почему я об этом не знал?
– Мы должны сказать Салли.
– Можешь попробовать, – говорит Дэвид. – Ты уже пробовал. Она тебя слушала?
– Но Роза едва не убила Сеймон.
– Она почти дала ей умереть. Ты сам сказал, Роза держит обещания. Она никогда не убивала никого крупнее…
– Морской свинки.
– Именно.
– Я считаю, мы должны рассказать Салли.
– Давай.
– Она должна знать.
– Я думаю, Салли знает. Просто боится признаться в этом самой себе. Не хочет верить, что с Розой что‐то не так. Она…
– Что?
– Она хотела дочку. Она надеялась, что ты будешь девочкой. Она любит тебя, Че, но ей всегда хотелось иметь дочь. Потом родилась Роза, но все пошло не так, как она ожидала. Салли любит тебя сильнее, чем Розу. Ты похож на нее больше, чем Роза, но она не хочет этого признавать. Не может принять, что Роза такая, какая есть. Я думаю, все дело в том, что Роза девочка. Салли помнит, каким я был раньше, и в ее представлении жестокими могут быть только мужчины. Женщины – нет.
– Ей не нравится, что я занимаюсь боксом.
Дэвид кивает.
