– Я расскажу родителям все, что ты мне рассказал. Твоему отцу придется все подтвердить. Зачем мне такое выдумывать?
– Вряд ли он станет это подтверждать. Они могут все потерять.
– Мне плевать.
– Расскажи своим родителям. Если хочешь, я пойду с тобой. Мне надоело об этом молчать. Секреты – зло. Я уже говорил тебе, что Роза намекала, что столкнет Со… Сид с лестницы?
Лейлани задирает брови.
– Не думаю, что Роза это сделает. Вряд ли бы у нее это вышло. Сид хорошо натренирована. Роза очень часто говорит подобные мерзости. Ей нравится меня доставать.
– Бесчувственность, – говорит Лейлани.
– Ты посмотрела тесты?
– Естественно. Я читала их, думая о Розе, и понимала, что каждый пункт в них – про нее.
– Бесчувственность, расторможенность, бесстрашие, харизма.
– У меня точно есть харизма. А вот бесстрашие бы мне не помешало, – говорит Лейлани. – Представь, что ты никогда не нервничаешь, тебя ничто не тревожит.
– Это обходится слишком дорого. – Я знаю, что Лейлани шутит, но ничего не могу с собой поделать. – Мы тревожимся потому, что нам не все равно. К тому же бесстрашие идет в паре с расторможенностью. Если Розе что‐то нужно, она это берет. Она не думает о последствиях, потому что ей все равно. Правда, в этот раз все было по‐другому. Вся эта история с арахисовым маслом была спланирована. Чтобы планировать, нужно думать о последствиях.
Майя вздрагивает. Она ничего не съела. Моя тарелка пуста.
– Роза не учится быть хорошей. Она учится лучше скрывать, что она плохая.
Лейлани еще ни разу не коснулась своего телефона. Хотя она всегда на связи.
– Как ты с ней живешь? – спрашивает она. – Я бы сошла с ума, каждый миг ожидая, что она что‐нибудь выкинет. А ты уже десять лет это терпишь.
– Ну, я… – Не думаю, что хоть один человек в мире по‐настоящему понимает, что значит жить с Розой. Джорджи точно не понимает. Может, Дэвид? Но мы с ним об этом еще не говорили. Не знаю, как я с этим живу. Я не уверен, что и правда живу с этим. – Хуже всего мерзости, которые она мне нашептывает. Эти ее извращенные представления о том, как устроен мир.
Лейлани сжимает мою руку.
– Я завтра иду к своему психотерапевту. Я ей все расскажу. Она всегда знает, что делать. Еще я все расскажу родителям, и плевать, подтвердит ли Дэвид мои слова. Ты подтвердишь.
– Спасибо. – Я и правда ей благодарен. Она даже не представляет, как сильно.
– Ты любишь Розу? – спрашивает Лейлани.
– Ага. Это самое ужасное. Она моя младшая сестра. Я держал ее на руках, когда она была совсем маленькой. Я всегда был с ней рядом.
Майя слезает со стула, обходит стол и обнимает меня. Очень искренне. Роза такого никогда в жизни не делала. Только эта мысль не дает мне расплакаться.
Глава тридцать четвертая
Роза и Сеймон не готовят общий ужин. Лейлани передала своим родителям все, что узнала от меня. Дэвид отказался подтвердить ее слова. Я обвиняю Дэвида во лжи. Он говорит, что я его разочаровал.
Он ведь предупреждал, что мы не должны ни о чем рассказывать Макбранайтам. Так что он никому ничего не скажет. Салли не верит, что я вообще мог сказать что‐то подобное о Розе, а уж тем более Макбранайтам. Похоже, она забыла, что я говорил ей ровно то же самое. Роза довольно улыбается.
Мы с Лейлани без конца переписываемся. Мы ждем взрыва. Но вместо этого нас приглашают к Макбранайтам обсудить то, что Салли называет «недопониманием», а Джин – «ситуацией». Обсудить по‐взрослому. Несмотря на то, что далеко не все мы взрослые.
Я отпиваю воды из стоящего передо мной стакана. В центре стола стоят четыре графина с водой, тарелки с мягким сыром, ветчиной, салатами, соусами и хлебом. По одну сторону стола сидят Макбранайты, по другую – Тейлоры и Клейны. Но линия раздела проходит иначе, нас следовало бы рассадить так: по одну сторону должны были оказаться Роза, Сеймон и взрослые. По другую – Лейлани, я и Майя. У Джина под глазами голубые тени. Он с улыбкой треплет Лизимайю по плечу. Она печально улыбается ему в ответ. Она не выглядит утомленной, но безупречный макияж наверняка скрывает полное изнурение.
Не думаю, что кто‐то из нас нормально спал после того, как Сеймон едва не умерла. Выспавшимися выглядят только Роза и Дэвид – им ничто никогда не мешает спать. Круги под глазами у Салли похожи на синяки. Майя все время зевает. И Лейлани тоже. Она не достает свой телефон. Мой телефон прожигает мне карман. Я готов в любой момент включить запись нашего с Розой разговора, в котором она пообещала не убивать Майю.
Роза и Сеймон перемигиваются и машут друг другу руками, словно у них есть свой собственный язык жестов.
– Давайте начнем? – предлагает Салли.
– Не знаю, – говорит Лейлани. – Вы вообще собираетесь выслушать то, что мы хотим сказать?
Джин поворачивается к ней.
– Послушай, Лейлани. Давай хотя бы попытаемся вести себя как цивилизованные люди.
Лейлани закатывает глаза. Никто так и не прикоснулся к еде. Я беру стебель сельдерея, смазанный с внутренней стороны чем‐то розовым, и откусываю кусочек. Хруст стебля похож на выстрел. Все оборачиваются и смотрят на меня.
– Извините, – бормочу я и кладу сельдерей себе на тарелку.
– Че не может не есть, – говорит Дэвид. – Боксеры все такие.
– Еда здесь для того, чтобы ее ели, – замечает Лизимайя, делая пригласительный жест в сторону закусок. Никто к ним даже не прикасается.
– Лейлани, может быть, ты и начнешь? – говорит Салли. – Мы обещаем тебя выслушать.
– Роза… – Лейлани смотрит на Розу, уже успевшую изобразить полную невинность: глаза широко распахнуты, взгляд опущен, нижняя губа слегка надута.
– Я… Мы, – говорит Лейлани, глядя на меня, – мы считаем, что у Розы антисоциальное расстройство личности.
– Это неправда! – говорит Роза.
Сеймон мотает головой.
– Это означает, что ей нравится манипулировать людьми, и при этом ей все равно, что с ними будет.
– Мне тоже это нравится! – восклицает Сеймон.
– Она уговорила Сеймон попробовать арахисовое масло и…
– Никто меня не уговаривал! – возражает Сеймон. – Это была моя идея!
– Позволь Лейлани закончить, – просит Лизимайя.
– Я вам уже сто раз сказала… – начинает Сеймон.
– Сначала говорит Лейлани, – перебивает ее Джин. – До тебя тоже дойдет очередь.
– Че, – просит Лейлани, – расскажи им про морскую свинку.
Я рассказываю. Роза заявляет, что она в той истории была ни при чем.
