Лейлани не отвечает. Я и не ждал ответа. Не могу представить, каково ей сейчас.
– Как вы думаете, можно мне в спортзал?
– Не знаю, – отвечает Салли. Звучит как «мне все равно». – Возьми с собой телефон.
Я бегу всю дорогу до спортзала, тяжело топая по тротуару. Мое тело словно напрочь забыло, как нужно бегать, и решило как можно сильнее отдубасить асфальт. Когда я добегаю до спортзала, ноги у меня дрожат, а левую лодыжку сводит судорогой. Я все равно выкладываюсь по полной. В зале нет никого из знакомых, и меня это радует. Не знаю, смог бы я сейчас с кем‐то говорить. Я ни на миг не перестаю думать о Майе. Она мертва. Эта мысль без конца крутится у меня в голове. Майя мертва.
Вернувшись домой, я застаю Розу у себя в комнате. Ну еще бы. Правда, на этот раз она сидит за моим столом, не на кровати.
– Салли спит, – говорит она. – Дэвид в кабинете.
– Я думал, ты со мной не разговариваешь.
– Конечно, разговариваю. Ты же мой брат.
Я ложусь на кровать, закрываю глаза:
– Пожалуйста, уходи.
– Что ты делаешь, Че?
– Не обращаю на тебя внимания. А ты что делаешь? Я не позволю ей меня взбесить.
– Молюсь за тебя. Соджорнер думает, это тебе поможет.
– Зачем ты разговаривала с Соджорнер? – спрашиваю я, садясь на кровати.
– Я подумала, что она переживает. Поэтому я позвонила ей и рассказала, что произошло.
– Нет, ты ей позвонила и соврала. Меня не арестовали.
Роза пожимает плечами, словно говоря: «Еще арестуют».
– Она за тебя молится. Она просила передать, что будет молиться за тебя каждый день. Я сказала ей, что ты не веришь в Бога. Она ответила, что знает это, но все равно будет молиться. Я сказала ей, что я поверила в Бога. Что я почувствовала Его присутствие, когда была в церкви. «Его» с большой буквы Е. Нужно писать с большой буквы, и тогда люди поймут, что ты говоришь о Боге, а не просто о каком‐то мужчине. Хотя я не понимаю, почему Бог обязательно должен быть мужчиной. Соджорнер говорит, что в воскресенье я могу снова пойти с ней в церковь. Но только если Дэвид и Салли разрешат.
Я ничего не говорю. Зачем Розе знать, как мне тошно? Я и без того прилагаю немало усилий, чтобы по моему лицу не было видно, что я сейчас чувствую. Неужели Соджорнер верит, что я убийца? Я наклоняюсь вперед, растягиваю мышцы задней поверхности бедра. Они горят.
– Я не верю в Бога, – говорит мне Роза, словно я об этом не знал. – И не важно, кто Бог – мужчина, женщина или ни то ни другое, как Олли. И Джейми тоже не верит. Она мне призналась. Она сказала, что не то чтобы не верит, но она не уверена. Она не хочет, чтобы Соджорнер узнала. Она говорит, сложно жить в религиозной семье и не верить в Бога. Ты знал, что Джейми живет с Соджорнер и ее мамами? Так она может ходить в ту же школу, что и прежде. Раньше ее семья жила в этом районе, но потом дом продали и переделали в нем все квартиры, чтобы сдавать их задорого. Ее нынешний дом так далеко, что теперь на дорогу сюда у нее уходило бы почти два часа. У ее родителей почти нет денег.
Я все это знаю.
– Но это не страшно. У нас тоже нет денег. Спроси Дэвида. Он сейчас в кабинете, пытается добыть деньги из воздуха.
Она начинает меня бесить.
– Тебе нравится твоя адвокатша? Мне моя нравится. Она говорит, что со мной не случится ничего плохого, потому что я ничего не сделала, а если даже и сделала, я все равно слишком маленькая. Интересно, кто ей платит. Вряд ли Макбранайты.
– Зачем ты убила Майю? Зачем, Роза?
– Я ее не убивала. Это Сеймон. Но она не собиралась ее убивать. Это вышло случайно.
Я ей не верю.
– Сеймон хотела ее напугать. Она расстроена.
Расстроена?
– Последнее, чего я хотела, – это чтобы Майя умерла. Сеймон слишком сильно ее толкнула. Я говорила ей не делать этого. Сеймон хотела наказать Майю. Я все время говорю Сеймон, что можно наказывать людей, не применяя насилие. Насилие слишком очевидно.
Я в ужасе смотрю на Розу.
– Ты сам всегда так говоришь, Че. Тех, кто проявляет насилие, сажают в тюрьму. Если только они не занимаются боксом. Сеймон не хочет в тюрьму.
– У меня от тебя голова болит.
– Я по тебе скучаю, – продолжает она. – Мы почти не разговаривали с тех пор, как я вернулась из лагеря, а мне так много нужно тебе рассказать. Мы и до лагеря не разговаривали. Мне не хватает разговоров с тобой, Че. С Сеймон все по‐другому. Я не обо всем могу ей рассказать.
Я не скучаю по разговорам с ней. Я не хочу слышать все. Я снова ложусь, закрываю глаза. Может, она уйдет.
– Мне больше нравится, когда мы с тобой дружим. Мне больше нравится, когда ты не грустишь так сильно.
– Мне жаль, что ты страдаешь, – бормочу я. Мне плевать, слышит она меня или нет.
– Это ведь был сарказм? – спрашивает Роза. – Видишь? Я знаю, что такое сарказм.
Глава тридцать восьмая
Я не могу заснуть до половины восьмого утра, а в девять меня уже будит Дэвид. Он стучит в дверь и говорит, что мой адвокат уже здесь. Я быстро принимаю душ, одеваюсь, бегу вниз. Салли, Дэвид и Айлин сидят за барной стойкой и пьют кофе. Похоже, из них спал только Дэвид. Айлин в знак приветствия касается моего плеча.
– Ты поспал? – спрашивает она.
Я знаю, что выгляжу ужасно.
– Немного.
Я сажусь рядом с ней, беру чашку кофе, которую протягивает мне Дэвид. На стойке лежит маленький черный блокнот Айлин.
– Сканирование и беседа с психиатром сегодня в полдень, – говорит она. – У вас обоих.
– Так скоро?
Она кивает и сообщает нам название и адрес частной клиники.
– Макбранайтам удалось обо всем договориться.
– Деньги, деньги, – говорит Дэвид. – Эти машины, кстати, стоят миллионы!
– Еще есть новости? – спрашиваю я. – Полицейские ничего не говорят?
– Ничего нового. Они ведут расследование, – говорит Айлин. – Я прослушала все, что ты мне дал.
– Прослушала? Что именно? – интересуется Салли.
– Разговоры с Розой, которые Че записывал на телефон, – говорит Дэвид.
Салли явно хочет что‐то сказать, но Дэвид берет ее руку в свои.
– Разговоры странные, это правда, – замечает Айлин, – но ничто в них не доказывает, что Роза хотела навредить Майе.
– А что насчет разговора, в котором она говорит, что хочет навредить Майе? – спрашиваю я, стараясь вложить в свои слова как можно меньше сарказма.
– Разве Роза такое говорит? Она говорит, что хочет, чтобы Майя умерла. Мы все время от времени желаем кому‐нибудь смерти. Роза – ребенок. Дети гораздо чаще, чем взрослые, желают кому‐то смерти. Вчера я опоздала к ужину, и моя дочь сказала, что лучше бы я умерла. Из этих записей мне ясно одно: Розе нравится максимально усложнять тебе жизнь. Я не стану утверждать, что она типичная младшая сестра, потому что порой она говорит действительно ужасные вещи, но братья и сестры могут вести себя куда хуже. Ваши отношения легко представить как обычное соперничество брата и сестры.
